Как он не выдыхает от облегчения, когда слышит за спиной хорошо уже знакомый голос Оуэна — это отдельный вопрос. Потому что где-то внутри себя Трэвис совершенно точно выдыхает и даже благодарит Господа за ниспосланную милость в лице одного очень злого на язык легавого, которому самое то схлестнуться с другими легавыми: уж у него это выйдет куда лучше, чем у Трэвиса. Интересно, а эти двое не могут его узнать? А что будет, если узнают?

(Ну да, Трэвис, вот ты его узнал — и что?)

Но это именно то, о чём он просил — умный человек, который умеет думать головой и придумает, что им делать. Они с шотландцем, конечно, прошлись по тому, что каждый должен говорить, если до них доберутся коллеги Оуэна, но одно дело пройтись по этому с Оуэном и совсем другое — пытаться вспоминать всё это в одиночку, да ещё и вот так… неожиданно. Но теперь-то… теперь всё будет иначе.

— От мамки твоей убегал, — тихо выплёвывает себе под нос Трэвис. Не то чтобы его развлекало поминать чьих-то мамок (потому и выходит так неловко), но он знает, как должен вести себя человек вроде него, когда ему задают вопросы, на которые он не хочет отвечать — проходил ещё в армии, а полезно до сих пор. Только окружающие теперь говорят с этим всратым южно-английским акцентом. Даже сраный шотландец.

Он мрачно наблюдает за тем, как Оуэн выкидывает сигарету и позволяет надеть на себя браслеты, дотягивает свою, метким щелчком отправляет её в урну и, выдохнув для приличия в сторону (рано пока нарываться и получать по морде), подставляет легавому руки для браслетов и миленько улыбается.

— Смотри-ка, Оуэн, мальчики по вызову и правда зовут меня на свиданку, — он со звоном потрясает в воздухе браслетами, как будто если их не поднять повыше, Оуэн их не увидит, и громко гогочет над собственной шуткой.

Ну ладно, нарываться — но только чуточку.

Это пиздеть в глаза, да ещё и без подготовки, Трэвис умеет из рук вон плохо. А вот трепаться без остановки, и чтобы всё не о том, о чём нужно — это всегда пожалуйста. Он и нарывается — в бочину ему влетает тяжёлый острый локоть, заставив Трэвиса дёрнуться, мотнуть головой, клацнуть зубами и зашипеть сквозь них. Ударил бы в живот — Трэвис бы пресс напрячь успел, но тут, конечно… гнилой приёмчик.

— Ай, какие у тебя локоточки острые, м-м-м… — не сразу, но разогнувшись, Трэвис щурится, как распоследняя ирландская босота, и даже акцент его становится как будто бы ещё заметнее, когда он преувеличенно озабоченно обращается к ведущему его (как будто он сам дойти не может) к машине копу. — А что, чувак, миссис твоей часто дома не бывает? Не-не-не, ты не подумай никаких угроз! — он ажно ахает, когда легавый награждает его очень недобрым (от такого мухи, наверное, на стенах мрут) взглядом. — Ужо какие тут могут быть угрозы-то? Просто раз твоя миссис тебя обедами не кормит, так может, кого другого кормит, пока ты на службе? Ты бы аккуратней, бабы — они…

Его встряхивают за грудки, и Трэвис весь подбирается, готовясь к удару, а там… потерпеть? самому ударить? Руки у него по-прежнему скованы спереди, и даже со скованными руками он может этого молоденького детектива отмудохать так, что тот ещё не скоро перестанет во рту осколки зубов находить.

— Детектив! — настигает их обоих голос старшего напарника этого вспыльчивого молодчика. — Мистер Моран просто неудачно шутит. Он больше так не будет, иначе мы подумаем, что он провоцирует полицию и оказывает сопротивление. Да, мистер Моран?

Моран смотрит на второго детектива, осклабившись в широкой улыбке, и кивает — размашисто, всей головой, как форменный идиот.

— Да, детектив! — гаркает он — нарочно чтобы молодой поморщился. — Буду нем, как белка, обожравшаяся орехов!

В морду его так и не бьют — только прикладывают макушкой, когда усаживают в автомобиль, «позабыв» подставить руку, как копы обычно это делают, чтобы долбоёб какой-нибудь не рассадил себе башку и не свалил на них, да ещё заталкивают внутрь. И если первое вполне терпимо, то когда Трэвис приземляется на заднее сиденье на задницу, у него перед глазами начинают плясать цветные пятна, и приходится приложить огромные усилия, чтобы не издать ни звука, даром что сам он в это время весь изгибается, лишь бы оторвать зад от сиденья. Опускается он медленно и тяжело дыша — как всегда, на здоровую половинку жопы. Его снова клонит прямиком к усаженному рядышком Оуэну, и он тихо хихикает. Неловко садится, ухмыляется Оуэну, мол, ничего, мы ещё повоюем, и проводит пальцами по губам от одного уголка к другому, изображая молнию, на которую закрыл рот.

Забавно, что младший настолько дёрганный — вроде как примерно их ровесник, можно уже научиться держать себя в руках, а посмотри ж ты. А это ещё Трэвис себя всегда считал слишком резким: скажи ему что про матушку, и он уже с катушек слетает.

— Не понимают люди шуток, — громким шёпотом делится он с Оуэном.

Алистер все же не ошибся в том, что их с Трэвисом разделят, не дав даже после секундой встречи, где-то в коридоре или же в камере, когда одного закончат допрашивать, а второго только поведут на допрос. Так у них была бы возможность хотя бы взглядами переглянуться, дав друг другу понять, что все идет по тому плану, по которому они два дня назад прошлись, продумывая алиби на день и вечер с ночью. Объясняющее то, почему Трэвис хромает и откуда в нем дополнительная дырка. И Алистер не ошибся в том, что именно Морана первым поведут на допрос, оставляя его ждать, чтобы после, наверняка, использовать всю простоту Трэвиса, подлавливая на допущении мыслей, что тот мог сдаться, да рассказал все ж правду. Ему могли пообещать, что он останется лишь свидетелем, ведь оружия с его отпечатками нет, потому его слова против слов Оуэна и вот, он уже под защитой. И было бы, действительно не плохо, дай ему возможность увидеть Трэвиса, по поведению того, Алистер понял бы достаточно, что после бы использовал для лжи, которую перестроил бы, уже основываясь на показаниях Морана. Но детектив Дейвис не был дураком. По одному только поведению уже, наверняка, просчитал то, кто из двоих мужчин более сложен в возможностях продавить, подлавливая на вранье, потому каждое дальнейшее действие его продуманно. И Алистера из камеры выводят раньше, чем туда приведут Трэвиса. Заводят во вторую комнату для допросов и оставляют одного. Он сидит спокойно — откинувшись на спинку стула, как сидел чуть ранее на стуле рядом с Сесилом, обсуждая то, за что обвинения уже будут более серьёзными, чем по тем возможным вещам, по которым их сюда с Трэвисом вообще притащили. Думает о том, что в принципе, может не отвечать на вопросы детективов, что не предъявили ему никаких обвинений, а, следовательно, права ему тоже не зачитывали, а значит, все, что может сказать, они используют против него в любом случае. Он ведь в состоянии выдержать длительное молчание, с которым сам же поиграет на нервах и детектива Дейвиса и его молодого напарника (наверняка, именно молодой первым выйдет из себя, а расшатанные нервы — это ошибки и быть может оно приведет к тому, что он узнает, что из улик у детективов вообще есть и могут ли они предъявить уже сейчас ему с Трэвисом, обвинения или все это лишь пустая трата времени и запугивание). Для него главное, чтобы Трэвис выдержал допрос, придерживаясь той лжи, которую он для него придумал.

Он проходит взглядом по стенам. Лениво. Безразлично в том, что замечает трещины на бетоне и бурое пятно на одной из стен, что наверняка когда-то было чьей-то кровью, затертое теперь чистящими средствами. Комната для допросов не имеет окон, а свет такой белый, что глазам должно быть больно — бьющий только сильней по ним отражаясь от серых бетонных стен. И поморщиться бы, но Алистер выдерживает. Алистер знает причины, по которым все в этой комнате играет не на руку того, кого привели на допрос. Он лениво смотрит на дверь — одну только дверь, которая ведет на выход из комнаты, она должна вот-вот открыться, его уже достаточно здесь продержали одного, чтобы больше не выжидать, нагнетая одиночеством то, что заставит подозреваемого больше нервничать. А еще он знает, что за той единственной стеной, на которой все же имеется окно, стоят и наблюдают за ним, как и через камеру, которая писала все, мигая красным огоньком. На его вкус, с допросом они слишком затягивали. Достаточно было и минут пятнадцати наблюдения за ним, чтобы понять, что Алистер не из тех людей, что из-за ожидания начнет нервничать, давая карты открытые на руки детективам. У всего есть тончайшая грань, в их работе она особенно чувствительна к тому, когда может быть уже поздно, чтобы добиться нужного результата. Чуть передавить (переждать) и все посыплется, как карточный домик, рассыпаясь от одного порыва лёгкого даже ветерка.

И когда в комнату заходят детективы — он только еще более спокоен, чем был в момент, когда его вывели из камеры, сопроводив до комнаты для допросов. Алистер наблюдает за мужчинами лениво (наигранно лениво — будто считает себя в разы умней, уже обыграв детективов в этой игре), скрестив руки на груди, он переводил взгляд с молодого детектива на его напарника, когда они, отодвинув стулья, садятся напротив. Раскладывают не торопясь тонкие папки по столу, и вот на них Алистер смотрит с куда большим интересом (хотя допускает то, что часть из них прихвачена ради массовости и в них бумаги совершенно по другим делам, что не касаются его дела с Трэвисом).

— Не хотите рассказать нам о событиях, что предшествовали ранению мистер Морана?

— Вы предполагаете, что после того, как мы с ним упились вдребезги, я смогу вспомнить события те, что чему-то там предшествовали? — Алистер дергает бровью, смотрит напрямую на детектива Дейвиса, — я в том состоянии имя то свое с трудом вспомнил бы. Но предположим, я помню, как мистер Моран, — он кривится в смешке, будто забавно то, что долбоеб Трэвис вдруг стал мистером и для Алистера это совершенно непривычное для восприятия звучание имени его друга, — пытался поспорить со мной, что я нихуя не осилю детскую горку. Или сам сломаюсь или она подо мной сломается. Ну, вот я и сказал ему, чтобы лез первым, раз такой дохуя умный и если сможет он, я куплю нам следующую бутылку, ведь та, из которой мы продолжали пить, была почти уже пустой. Вот он и полез. А там или гвоздь был, или еще чего… — он жмет плечами. Замолкает. Смотрит на детективов взглядом «вот же доебались, вас бы начать пытать после похмелья, много бы вы вспомнили?».

— Но при этом, вы каким-то образом, если верить словам мистер Морана, сумели все же зашить рану, хотя разве не правильней было обратиться в больницу? Вы пьяны, а он ранен.

— Вы хотите, чтобы я вам логично объяснил поведение тех, кто вот именно что, был пьян? Очень сильно пьян. Так пьян, что впору клясться, что я в ту ночь видел единорогов, которые за нами гнались и от которых мы убегали. Но я точно от какого дерьма убегал, потому что на утром, когда отоспавшись, проснулся, я был по уши в какой-то земле. Или это были псы? Пес? Ну, знаете, такой только с пьяни привидеться и может. Огромный, трехголовый. Я еще Трэвису говорил, а давай погладим, а он все канючил «я истекаю кровью», да «истекаю кровью». Все веселье по пизде. Устроил истерику. Пришлось вспоминать те навыки, что получил в армии. Зря, что ли три года в отряде санитаром был, эту хуйню не вытравить даже литрами поганого бухла, — он кривит губы в усмешке. Если уж детективы подняли его дело, в нем есть все то, о чем он сейчас говорит. Там не только уголовное прошлое, с арестами за мелкие нарушения закона. Но и про службу в армии. И про несуществующих родителей, что померли, когда Оуэну Бэйрду было всего пятнадцать, потому все будущее пошло через место совсем не приличное. Не помогла даже армия.     

— То есть, вы говорите, что ранение мистер Моран получил случайно, просто потому, что вы решили прокатиться с детской горки?

— А зашивали то вы его чем?

Вопросы звучат друг за другом, и Алистер ведет взглядом с лица на лицо, решая, что для начала ответит на вопрос детектива Дейвиса, ведь про то, как Трэвис получил свое ранение, он уже сказал.

— В той заброшенке, на которую мы набрели, когда Трэвис меня тащил от пса, все ноя, что нехуй тупить, а то он сдохнет от потери крови, я и нашел после набор для шитья. Там еще были клетки. Да столы, как в операционной. Хуй оно конечно знает, что за место. Может мне клетки привиделись, как и пес, что преследовал нас. Ну, я и зашил его.

— Не подумав, что этим самым, можете занести грязь в рану или игла могла быть не безопасной?

— Вам напомнить о том, что мы были вусмерть пьяны? В таком состоянии, в котором были мы с мистером Мораном, люди решают переплыть Темзу брасом.

— Мистер Моран нам поведал иную историю того, почему же он хромает, — заговаривает молодой детектив, открывая в этот же момент одну из папок, что лежали перед ним и, наверное, ждет, чтобы на лице Алистера хоть какое-то напряжение появилось, что выдаст эмоции того разом, но ничего не дождавшись, взгляд опускает в бумаги. Алистер же ждет то ли продолжения, чтобы детектив объяснил ему, что же им поведал мистер Моран, то ли просто не торопится топить себя же, если Трэвис действительно не выдержал и рассказал обо всех реальных событиях того дня и вечера с ночью. Хотя в этом Алистер сомневается больше, чем в попытках детектива подловить его самого на лжи.

— Вы что-нибудь знаете о перестрелке на одном из складов, что находится неподалеку от того места, где вы с мистером Мораном провели ту ночь, якобы убегая от какого-то пса или чем вы там занимались? — этот вопрос задает уже детектив Дейвис и тоже открывает одну из папок, после разворачивая ее и подталкивая ближе к Алистеру, — видели когда-нибудь это? — ему показывают фотографии ящиков с оружием, которое было полицией обнаружено на складе. Алистер смотрит внимательно, так смотрят, только если видят что-то новое для себя, но хотят быть полезными, потому смотрят во все глаза и придумывают важность, с которой можно сказать «да-да, я видел, я могу быть полезным». Но он качает головой в итоге отрицательно.

— Впервые вижу, да и если бы я слышал о перестрелке, это была бы новость интересней той, что в жопе Трэвиса появилась еще одна дырка, чтобы мы обсуждали в баре этот факт, а не стрельбу.

— Хорошо. Но, может, вы узнаете это? — фотографии перетасовываются и перед ним выкладывают несколько новых, на которых теперь он может видеть детали автомата, и Алистер сощурив взгляд, всматривается в снимки, тихо хмыкает. Автомат, наверняка тот, что он разобрал и раскидал по мусорным бакам, пока они все дальше уходили от склада и приближающих патрульных машин полиции. Что ж, он должен отдать должное своим коллегам, они проделали хорошую работу, раз смогли отыскать оружие.

— На нем есть отпечатки, мистер Бэйрд, — заключает холодно молодой детектив (как же у него фамилия? Алистер не запомнил, а переспрашивать теперь хотелось еще меньше, чем отвечать на вопросы), — как вы думаете чьи? И может, хватит ломать комедию о том, как именно мистер Моран был ранен?

— Так, а кто ж ломает ее? Вы ж, по всей видимости, знаете верную версию этой истории, раз мистер Моран рассказал вам правду. Возможно, он был все же менее пьян, чем я, раз помнит все, а может, так перенервничал в своей истерике, что сдохнет от потери крови, что протрезвел и потому опять же, все помнил лучше меня. И если это так, то может, и мне поможете восстановить всю хронологию той ночи? А то знаете, ну как-то хуево жить с провалом в памяти, — он кривит губы и смотрит, не моргая в глаза молодому детективу, — и я не могу знать, чьи отпечатки вы нашли или вы хотите, чтобы я догадался? Возможно, я путаю, но мы не на программе миллион за пять минут, чтобы я тут играл в угадайку.

Ему бы вздрогнуть, когда удар ладони по столу вышел громкий, злой и несдержанно яростный. Когда молодой детектив подскочил на ноги — это могло даже напугать, с ожиданием, что ну вот сейчас, ему точно ребра пересчитают и та красная лампочка на камере, перестанет мигать, обрывая запись допроса.

— Вашему напарнику, не мешало бы тоже как-нибудь напиться, чтобы нервы расслабить, а то у него они совершенно ни к черту, — вставляет он спокойно, следя взглядом за молодым детективом, но больше внимания он уделяет его старшему напарнику. Алистер вздыхает, — если вы хотите предъявить обвинения, то самое время это сделать.

— Если бы мы хотели предъявить обвинения, мистер Бэйрд, вы и ваш друг, уже ехали бы в окружную тюрьму. Но вы не впервые сталкиваетесь с полицией, потому вам ли не понимать, что если нам будет нужно, мы можем вас и без предъявления обвинений, продержать в камере семьдесят два часа. Вас, как того, чьи отпечатки мы нашли вот на этом оружии, — детектив Дейвис палец упирает в снимок, — и что-то мне подсказывает, что если мы добьемся медицинского осмотра мистера Морана, то рана будет не от гвоздя, на который он напоролся.

— Если бы у вас, были мои отпечатки на оружии, которое вы мне сейчас предъявляете, вы бы не просто грозились закрыть меня без предъявления обвинения на семьдесят два часа, а как раз предъявляли обвинения и оформляли бы документы на перевоз меня под стражу в окружную тюрьму. Но вы этого не делаете, потому что знаете, что если предъявите мне то, чего у вас нет, подключится адвокат, и я уже через час выйду отсюда, а эти улики после, не примет судья, потому что вы своими действиями, сделаете их ненадёжными.

— Ты…

— А вашему напарнику сейчас лучше точно успокоиться, потому что стоит ему меня ударить, я даже не буду дожидаться предъявления мне обвинений, чтобы связаться с адвокатом. Или вы думаете, что у такого, как я, его нет и быть не может? — у Алистера и голос не дрогнул, хотя на плече его наверняка будет синяк от того, как молодой детектив сжал на нем свои пальцы, рванув вперед, желая явно опрокинуть стул вместе с подозреваемым. Он смотрит на детектива Дейвиса, пока тот думает.

— Коннор, отойди, — отчеканивает он после пары минут наступившей тишины и Алистер эти минуты с трудом держит в спокойствии себя, не дав на лице скользнуть все же боли. И только теперь он взгляд переводит на парня, когда тот пальцы снимает с чужого плеча и слушает уже, но не смотрит на детектива Дейвиса, — вы задержаны до выяснения всех обстоятельств, в связи с найденным оружием и нечеткими отпечатками на нем, что совпадают с вашим. Мистер Моран может быть свободен. Коннор, позови дежурного, пусть мистера Бэйрда проводит в камеру, а Морана отпустит.

На ноги его дергают не церемонясь. Дежурный офицер получает все нужные распоряжения, выводя после Алистера в коридор и ведя в сторону камер. Открывая ту, в которой Алистер и находился в ожидании допроса — там теперь сидел и Трэвис.

— Моран, выходи, свободен, — будто в камеру двоих не уместить, все они с Трэвисом не могут в ней побыть вдвоем. Вот и сейчас Алистеру войти сразу не дают, держат у вдоха, поставив чуть дальше, чтобы суметь его контролировать, но и Трэвиса тоже, приказывая тому выйти. И Алистер посматривает только на Трэвиса в ожидании, когда тот выйдет. Это не плохо, что они отпускают Морана. Врать одному проще, чем думать сразу и за себя и за Трэвиса.

[indent] Женевьев лениво потягивает вино, едва касаясь губами хрустального бокала, бережно презентованного ей в начале вечера как один из наиболее ценных подарков, привезенных из далека не менее почетным и до откровения душным, как и хозяин сего мероприятия, гостем.  [indent] Бросив взгляд в сторону двери, через которую она вошла чуть более часа назад, будущая герцогиня мысленно представляет свой грандиозный побег. Тысяча юбок, ленты от корсета и сброшенные в спешке до ужаса неудобные туфли. Не лишним будет показать один из вульгарных жестов, так любимых прачками из времен их [она запретила себе даже вспоминать  имена]  жизни на окраине Парижа. И непременно разбить один, а лучше парочку, драгоценно-безвкусных бокалов. Женевьев едва заметно улыбается, с грустью осознавая, что этого никогда не произойдет. Впрочем, отец не возбранял хотя бы думать о желанном, пусть даже подобные мысли и повергли бы его в шок.
[indent] - А молодой виконт д’Аркур, - юная, по-настоящему, не как Женевьев, девушка вздыхает, едва сдерживая порыв театрально упасть в обморок, -  Леди Эва [спонтанно появившееся сокращение имени, коим де Ла Бом пользовалась в кругах знати с легкой руки жениха], вы хоть видели его улыбку? Очарователен. Безумно мил и обаятелен, - подавив очередной вздох, компаньонка, имя которой Женевьев даже не удосужилась запомнить, обмахивается веером, понижая голос до заговорщического шепота, - Поговаривают, его увлечение предметами искусства не ограничивается их покупкой. - небольшая пауза, легкая улыбка из под опущенных ресниц, - он так же рисует и… - еще одна пауза. Женевьев даже не пытается сделать вид, что ей интересно, сопровождая рассказ девушки, как и тысячи до этого, шаблонным «да», «конечно» и «да неужели», - ценит женскую красоту. Если вы понимаете о чем я, - наигранный смешок. Ожидание оваций.

[indent] «Леди Эва» натянуто улыбается, лениво надевая на лицо очередную маску. Одно из условий отца - поддержание соответствующего имиджа в высшем обществе. Женевьев не любила интриги, однако, неожиданно для самой себя оказалась до безумия в них хороша. За чуть менее чем пол года с момента выхода в свет она, а если быть точнее «обворожительная Эва, дражайшая дочь маркиза де Ла Бом и драгоценная будущая жена Герцога де Валуа» успела завоевать признание высшего света, заняв в нем весьма высокие позиции.

[indent] - Понимаю, - миловидная брюнетка на пол головы ниже Женевьев наматывает на палец тщательно уложенную прядь волос, - Вот только Леди слишком влюблена в герцога, чтобы польститься на кого-то другого, - Женевьев машинально кивает, сопровождая свой ответ задумчивым еле уловимым мычанием. Будущий жених интересовал ее не более чем пыль под ногами, однако, об этом никому не стоило знать. Достаточно молодой по меркам обычных людей [и втрое младше ее самой] Принц Оноре де Валуа был хорош собой и даже сносен в характере. Умел ухаживать, не обделял невесту вниманием и, на зависть другим леди  не стеснялся проявлять к будущей герцогине крайне нежные чувства. Она машинально отвечала, даря ему искусные улыбки и легкие касания. Вот только сердце Женевьев было где-то далеко. Оно навсегда осталось рядом с ним.
[indent] Когда же он посетит один из приемов, - компаньонка, имя которой даже «не крутилось на языке» перехватывает инициативу, крайне возмущенная сменой темы разговора. Едва ли успехи другой леди, пусть даже именитой и названной ее подругой, могли быть интереснее личного счастья, - Хочу увидеть его вблизи. Если повезет, даже потанцевать, - девичье щебетание разносится по залу, растворяясь в звуках музыки. Это не первое упоминание загадочного красавца виконта. С тех пор как он вернулся в столицу, Женевьев без численное количество раз слышала подобные разговоры, вот только в отличии от остальных девушек не горела желанием увидеть похитителя девичьих сердец.
[indent] Пребывая в Париже около полугода она все еще не прониклась даже толикой симпатии к местному обществу, насквозь пропитанному сплетнями, оценочными взглядами и недавно завезенным, оттого лишь набирающим популярность, Бразильским табаком. Бросив очередную шаблонную фразу, щедро приправленную фирменной улыбкой, Женевьев де Ла Бом, новоиспеченная дочь маркиза, блуждает взглядом по залу, не останавливаясь ни на чем конкретном. В то время как жизнь в ковене была простой, понятной и горячо любимой, высшее общество Парижа отдавало откровенным унынием. Женевьев старалась не думать о доме. Любая мысль о прошлом была подобна быстро распространяющейся болезни. Каждый уголок ковена был связан с ним. Любое слово, мысль, фраза и даже упоминание живописи, коей увлекался загадочный виконт вызывали лишь боль. Приняв решение абстрагироваться от происходящего, она залпом допивает бокал, немедленно направляясь за добавкой. К несчастью, толпа щебечущих девушек неотрывно следует за ней.

[indent] - Вот же он!. - возглас, более похожий на всхлип, едва ли доходит до сознания, щедро умасленного дорогим вином. Женевьев не теряет самообладания, сохраняя трезвость рассудка лишь слегка припудренного пеленой алкоголя, но и не проявляет особого интереса, продолжая выполнять до тошноты отработанную схему: она смеется, принимает легкий поцелуй от жениха, «весело» шутит, «искренне» улыбается, принимает приглашение на танец, танцует, смеется, «с нежностью» смотрит на будущего супруга, отпускает очередную блестящую шутку, снова танцует, в перерыве между танцами пьет.
[indent] Ее совершенно не интересует загадочный красавец. Женевьев едва ли готова почувствовать хоть что-то, заколачивая любые эмоции глубоко внутри.
[indent] - Эва, разрешите представить вам виконта!, - голос «той самой компаньонки без имени» не искрится счастьем. Едва ли это была ее идея. Куда вероятнее, будучи представленная отцом она получила распоряжение непременно познакомить мужчину с подругой [ее отец, такой же безымянный как и она сама, не упускал возможности стать ближе к маркизу де Ла Бом], - Познакомьтесь, это будущая Герцогиня де Валуа, - намеренно подчеркнув статус, «компаньонка» пытается выбить конкурентку из поля интереса виконта. Женевьев еле сдерживает смех. Едва ли она могла стать угрозой.
[indent] - Очень приятно. Добро пожаловать в столицу. Как вы находите местное общество?, - Женевьев машинально выполняет формальности: легкий реверанс, протянутая рука, мимолетная улыбка, даже не стараясь сфокусироваться на лице мужчины. Вскоре его лицо исчезнет из ее памяти так же, как и десятки других, растворившись в череде балов, банкетов и встреч.
[indent] Пауза.
[indent] Легкое касание. До боли знакомый голос. Она не сразу осознает происходящее, поднимая глаза на мужчину, все еще мягко сжимающего в руке ее ладонь.

[indent] Не может быть.

.     .     .     .     .

[indent] Женевьев едва помнит тот вечер. Не без труда удержавшись на ногах, она чудом смогла соблюсти все формальности как можно скорее покинув зал. Сославшись на плохое самочувствие, не без помощи обеспокоенного жениха, она  добралась до кареты и вскоре оказалась в особняке, где первым делом ворвалась в кабинет отца, откинув все правила приличия.
[indent] Задыхаясь то ли от возмущения, то ли от чрезмерно туго затянутого корсета, она буквально набросилась на отца, чуть не опустившись до рукоприкладства. Обвиняя его в бесчестие, попытках нарушить договор, издевательстве над ее чувствами и желании испытать и без того надломленную душу, впервые с момента расставания с ним [имя Женевьев все еще боялась называть] она позволила себе заплакать. Отец же, выдержав надлежащую паузу сказал лишь то, что верит в ее благоразумие и рассчитывает, что она сможет сделать все правильно, сохранив баланс между любовью и миссией.

[indent] Эти слова эхом отбивались в ее голове, оставаясь непонятными. И лишь с годами, прокручивая в голове полный боли взгляд отца и то, как он в течении полугода пытался «воскресить» быстро угасающую душу, Женевьев поняла, как тяжело ему было принять это решение, поставив под угрозу все, ради чего они трудились более сотни лет.

.     .     .     .     .

[indent] Они виделись десятки раз. Едва ли общались или хоть как-то взаимодействовали вне рамок принятых в высшем обществе для совершенно незнакомых между собой людей. Кажется, один раз танцевали, вальсируя в полном молчании. Женевьев не спрашивала. Он не настаивал, принимая ее молчание за выбор, который не стоит подвергать сомнению. Она все так же пила вино, много смеялась, шутила, принимала знаки внимания и еле уловимые поцелуи от жениха, слушала сплетни о виконте, имя которого она теперь знала, снова пила и непревзойденно шутила. Женевьев буквально потеряла счет времени, утопая в светский мероприятиях, юбках с оборками, новых сплетнях, корсетах, балах-маскарадах и званых ужинах. Находясь в сознании, она как будто спала наяву, машинально повторяя отработанную месяцами схему. Ей не было сложно. Она делала так сотни и тысячи раз.

[indent] - Говорят, он хорошо целуется, - Женевьев не сразу улавливает суть, лениво поворачиваясь в сторону дочери барона [или графа, какая к черту разница], - и не только, - тихий смешок, подхваченный еще несколькими девицами, расположившимися в зоне отдыха в углу танцевального зала.
[indent] - Кто?, - она впервые поддает голос, до сего момента не встревая в разговоры о нем. Женевьев стоически держалась, с неподдельным энтузиазмом отдавая всю себя «семейному делу» ровно настолько, чтобы заставить беспокоиться даже отца. Впрочем, подобное рвение имело определенный успех. Свадьба была не за горами и судя по воодушевленному лицу Герцога, он с нетерпением ждал этого дня.
[indent] - Ну как же… - девушка загадочно улыбается, словно намерена сообщить величайшую тайну. Женевьев чувствует приступ тошноты, не желая слышать подробности. Резко встав, она машинально извиняется, быстро удаляясь из зоны сплетен.
[indent] - Леди Эва сегодня странная.
[indent] - Она просто скучает. Герцог вернется лишь на следующей неделе.
[indent] - Признаться, немного завидую.
[indent] - Тсс. Она услышит.

[indent] Быстрые шаги разносятся по пустынному коридору. К несчастью самой Женеве она не способна покинуть летнюю резиденцию графа [близкого друга ее отца] в которой обещала гостить до возвращения Герцога. На ходу опустошая бокал, она резко останавливается по пути к своей комнате, упершись взглядом в мужской силуэт. Склоняет голову на бок, раздумывая не привиделось ли ей. Молча поджимает губы, прежде чем осушить бокал до дна.

[indent] Говорят, он хорошо целуется.
[indent] В душе словно что-то обрывается.
[indent] Женевьев морщится, будто с нее сняли слой кожи.

[indent] Резко сорвавшись с места, она тянет его за руку, буквально запихивая  за угол в крыло отведенное  для нее на ближайшую неделю. Наложив защитную иллюзию, Женевьев действует хаотично: впивается пальцами в ткань мужской рубашки, бросает мимолетный взгляд на до боли знакомые лоб, нос, подбородок, старательно избегая глаз, чувствует уже родной запах, встает на цыпочки и неожиданно для самой себя впивается в его губы, лишь на мгновение потеряв самообладание. Чувствуя боль куда более страшную чем сотни ударов ножом и так же резко отстраняется. Женевьев обессилено закрывает глаза, уперевшись лбом в мужскую грудь:
[indent] - Это ведь не можешь быть ты.

Ник привык к творящимся вокруг него странным вещам. Подчас это можно было списать на действие проклятия, но сейчас… От внимания парня неукрылось искреннее удивление Микки. Насколько тот был озадачен. А сказка ведь и правда непростая. Виски сдавливало от навалившихся картинок. Что это? Слишком живое воображение? Проникся историей Марьей Моревны так сильно, что испытываешь ее эмоции? Гребанная эмпатия не к месту? Или нечто иное. Но от этой мысли Ник отмахивается, как от надоедливой мошки. Куда сильнее сейчас его нервировало присутствие Микки. Так долго прятался от этого парня и что теперь?

— Это глупое решение. Самопожертвование ненужное никому, — с горечью произносит он. – Быть может она вообще не хотела никакой «другой» жизни. Помнишь, как в оригинале сказки Андерсена о русалочке? Стать морской пеной и исчезнуть, — слова вырываются сами собой. Ник устало трет бровь. Чувство сожаление Марьи Моревны разрывает душу на части. Нет, она не хотела бы умереть. Она бы боролась до конца, мечтала о втором шансе, чтобы все исправить. Не повторить прежних ошибок в той, другой жизни, которая будет совсем не принадлежать ей.  Парень смотрит в открытое окно и до него будто доносится шум волн, разбивающихся о скалы. Этого еще не хватало. Ник мысленно отгораживается от родной стихии, ставит невидимый барьер. Ему нельзя касаться моря, рождение у сирены мальчика само собой считается ошибкой, еще и такого… Позор стаи. Собственно говоря, он и не осуждает мать за то, что та его оставила. Николас на мгновение задумывается над словами собеседника. В сущности, Микки прав, в делах любовных люди воистину глупые существа. Принимают импульсивные решения, творят безумные поступки, а потом рыдают над разбитыми в пух и прах чувствами. Ник машинально перенимает из рук парня сигарету. Подносит ее к губам, щелкает зажигалка и парень затягивается. Становится легче, словно вместе с растворяющимся в открытом окне дымом уходят и переживания, тревоги, мгновение назад терзавшие его душу.

— Не знаю насколько ты людоед. Но судя по слухам, тебе лучше подойдет звание обаятельного сердцееда, — произносит прежде, чем успевает осмыслить. Придурок! И зачем он был таким откровенным. Ник прокашливается, прикрывает лицо рукой пряча собственное смущение. В этой комнате слишком тесно. Так тесно, что Николас улавливает пряный запах Микки. Безумно хочется прижался ближе. Коснуться непослушных русых волос пальцами. Противное, едкое чувство разливается в груди, Николас пытается его игнорировать, но вынужден признать – есть в Микки нечто такое, что до безобразия цепляет тихого и задумчивого Ника.

– Не зазнавайся, Мартин. К тому же, это все детские сказочки, не более того. А если история и реальная, то все ее участники давно мертвы и не ответят на вопросы. Марья должна была убить Кощея. Таков канон всех сказок. Добро всегда побеждает зло, каким бы обаятельным оно ни было.

Николас вновь затягивается, старательно избегая взгляда Микки, который будто читает его также отчетливо как открытую мгновение назад книгу сказок. Абсурдность ситуации заставляет его невольно усмехнуться. Два ученика, один известнейший хулиган Академии, другой самый бездарный маг застыли в одной комнате и разговаривают о каких-то сказках. Но вести беседу с Микки откровенно легко. Ник никогда не позволял себе выражать мысли столь откровенно. Окружающие бы не поняли, Микки же прислушивается, будто заинтересованный. Невольно взгляд парня замирает на губах Микиты и притяжение становится осязаемым. Ник неловко касается свободной рукой пальцев Микиты. Сжимает, впитывая тепло. Идиот! Какой же он придурок! И как же глупо это выглядит со стороны.

— Действительно, херня какая-то, — спокойно произносит он. – Но мне кажется, это считается, только важно уловить ту самую незримую грань и честно ответить самому себе на вопрос «Мне нравится именно этот человек или все дело в чувствах человека из прошлого и именно его я люблю?» — Ник замолкает на мгновение, отгоняя от себя отзвуки былого.

— Без понятия. Но мне кажется, я могу понять решения Марьи Моревны, — пауза. «Она буквально лезет ко мне в голову и я вижу мир ее глазами», — остается не сказанным, но эта фраза отчетливо читается в глазах юноши.

– А вообще, единственный, кто вызывает злость и раздражение, это Кощей. Его я никогда не смог бы понять и простить.

Как он не выдыхает от облегчения, когда слышит за спиной хорошо уже знакомый голос Оуэна — это отдельный вопрос. Потому что где-то внутри себя Трэвис совершенно точно выдыхает и даже благодарит Господа за ниспосланную милость в лице одного очень злого на язык легавого, которому самое то схлестнуться с другими легавыми: уж у него это выйдет куда лучше, чем у Трэвиса. Интересно, а эти двое не могут его узнать? А что будет, если узнают?

(Ну да, Трэвис, вот ты его узнал — и что?)

Но это именно то, о чём он просил — умный человек, который умеет думать головой и придумает, что им делать. Они с шотландцем, конечно, прошлись по тому, что каждый должен говорить, если до них доберутся коллеги Оуэна, но одно дело пройтись по этому с Оуэном и совсем другое — пытаться вспоминать всё это в одиночку, да ещё и вот так… неожиданно. Но теперь-то… теперь всё будет иначе.

— От мамки твоей убегал, — тихо выплёвывает себе под нос Трэвис. Не то чтобы его развлекало поминать чьих-то мамок (потому и выходит так неловко), но он знает, как должен вести себя человек вроде него, когда ему задают вопросы, на которые он не хочет отвечать — проходил ещё в армии, а полезно до сих пор. Только окружающие теперь говорят с этим всратым южно-английским акцентом. Даже сраный шотландец.

Он мрачно наблюдает за тем, как Оуэн выкидывает сигарету и позволяет надеть на себя браслеты, дотягивает свою, метким щелчком отправляет её в урну и, выдохнув для приличия в сторону (рано пока нарываться и получать по морде), подставляет легавому руки для браслетов и миленько улыбается.

— Смотри-ка, Оуэн, мальчики по вызову и правда зовут меня на свиданку, — он со звоном потрясает в воздухе браслетами, как будто если их не поднять повыше, Оуэн их не увидит, и громко гогочет над собственной шуткой.

Ну ладно, нарываться — но только чуточку.

Это пиздеть в глаза, да ещё и без подготовки, Трэвис умеет из рук вон плохо. А вот трепаться без остановки, и чтобы всё не о том, о чём нужно — это всегда пожалуйста. Он и нарывается — в бочину ему влетает тяжёлый острый локоть, заставив Трэвиса дёрнуться, мотнуть головой, клацнуть зубами и зашипеть сквозь них. Ударил бы в живот — Трэвис бы пресс напрячь успел, но тут, конечно… гнилой приёмчик.

— Ай, какие у тебя локоточки острые, м-м-м… — не сразу, но разогнувшись, Трэвис щурится, как распоследняя ирландская босота, и даже акцент его становится как будто бы ещё заметнее, когда он преувеличенно озабоченно обращается к ведущему его (как будто он сам дойти не может) к машине копу. — А что, чувак, миссис твоей часто дома не бывает? Не-не-не, ты не подумай никаких угроз! — он ажно ахает, когда легавый награждает его очень недобрым (от такого мухи, наверное, на стенах мрут) взглядом. — Ужо какие тут могут быть угрозы-то? Просто раз твоя миссис тебя обедами не кормит, так может, кого другого кормит, пока ты на службе? Ты бы аккуратней, бабы — они…

Его встряхивают за грудки, и Трэвис весь подбирается, готовясь к удару, а там… потерпеть? самому ударить? Руки у него по-прежнему скованы спереди, и даже со скованными руками он может этого молоденького детектива отмудохать так, что тот ещё не скоро перестанет во рту осколки зубов находить.

— Детектив! — настигает их обоих голос старшего напарника этого вспыльчивого молодчика. — Мистер Моран просто неудачно шутит. Он больше так не будет, иначе мы подумаем, что он провоцирует полицию и оказывает сопротивление. Да, мистер Моран?

Моран смотрит на второго детектива, осклабившись в широкой улыбке, и кивает — размашисто, всей головой, как форменный идиот.

— Да, детектив! — гаркает он — нарочно чтобы молодой поморщился. — Буду нем, как белка, обожравшаяся орехов!

В морду его так и не бьют — только прикладывают макушкой, когда усаживают в автомобиль, «позабыв» подставить руку, как копы обычно это делают, чтобы долбоёб какой-нибудь не рассадил себе башку и не свалил на них, да ещё заталкивают внутрь. И если первое вполне терпимо, то когда Трэвис приземляется на заднее сиденье на задницу, у него перед глазами начинают плясать цветные пятна, и приходится приложить огромные усилия, чтобы не издать ни звука, даром что сам он в это время весь изгибается, лишь бы оторвать зад от сиденья. Опускается он медленно и тяжело дыша — как всегда, на здоровую половинку жопы. Его снова клонит прямиком к усаженному рядышком Оуэну, и он тихо хихикает. Неловко садится, ухмыляется Оуэну, мол, ничего, мы ещё повоюем, и проводит пальцами по губам от одного уголка к другому, изображая молнию, на которую закрыл рот.

Забавно, что младший настолько дёрганный — вроде как примерно их ровесник, можно уже научиться держать себя в руках, а посмотри ж ты. А это ещё Трэвис себя всегда считал слишком резким: скажи ему что про матушку, и он уже с катушек слетает.

— Не понимают люди шуток, — громким шёпотом делится он с Оуэном.

Алистер все же не ошибся в том, что их с Трэвисом разделят, не дав даже после секундой встречи, где-то в коридоре или же в камере, когда одного закончат допрашивать, а второго только поведут на допрос. Так у них была бы возможность хотя бы взглядами переглянуться, дав друг другу понять, что все идет по тому плану, по которому они два дня назад прошлись, продумывая алиби на день и вечер с ночью. Объясняющее то, почему Трэвис хромает и откуда в нем дополнительная дырка. И Алистер не ошибся в том, что именно Морана первым поведут на допрос, оставляя его ждать, чтобы после, наверняка, использовать всю простоту Трэвиса, подлавливая на допущении мыслей, что тот мог сдаться, да рассказал все ж правду. Ему могли пообещать, что он останется лишь свидетелем, ведь оружия с его отпечатками нет, потому его слова против слов Оуэна и вот, он уже под защитой. И было бы, действительно не плохо, дай ему возможность увидеть Трэвиса, по поведению того, Алистер понял бы достаточно, что после бы использовал для лжи, которую перестроил бы, уже основываясь на показаниях Морана. Но детектив Дейвис не был дураком. По одному только поведению уже, наверняка, просчитал то, кто из двоих мужчин более сложен в возможностях продавить, подлавливая на вранье, потому каждое дальнейшее действие его продуманно. И Алистера из камеры выводят раньше, чем туда приведут Трэвиса. Заводят во вторую комнату для допросов и оставляют одного. Он сидит спокойно — откинувшись на спинку стула, как сидел чуть ранее на стуле рядом с Сесилом, обсуждая то, за что обвинения уже будут более серьёзными, чем по тем возможным вещам, по которым их сюда с Трэвисом вообще притащили. Думает о том, что в принципе, может не отвечать на вопросы детективов, что не предъявили ему никаких обвинений, а, следовательно, права ему тоже не зачитывали, а значит, все, что может сказать, они используют против него в любом случае. Он ведь в состоянии выдержать длительное молчание, с которым сам же поиграет на нервах и детектива Дейвиса и его молодого напарника (наверняка, именно молодой первым выйдет из себя, а расшатанные нервы — это ошибки и быть может оно приведет к тому, что он узнает, что из улик у детективов вообще есть и могут ли они предъявить уже сейчас ему с Трэвисом, обвинения или все это лишь пустая трата времени и запугивание). Для него главное, чтобы Трэвис выдержал допрос, придерживаясь той лжи, которую он для него придумал.

Он проходит взглядом по стенам. Лениво. Безразлично в том, что замечает трещины на бетоне и бурое пятно на одной из стен, что наверняка когда-то было чьей-то кровью, затертое теперь чистящими средствами. Комната для допросов не имеет окон, а свет такой белый, что глазам должно быть больно — бьющий только сильней по ним отражаясь от серых бетонных стен. И поморщиться бы, но Алистер выдерживает. Алистер знает причины, по которым все в этой комнате играет не на руку того, кого привели на допрос. Он лениво смотрит на дверь — одну только дверь, которая ведет на выход из комнаты, она должна вот-вот открыться, его уже достаточно здесь продержали одного, чтобы больше не выжидать, нагнетая одиночеством то, что заставит подозреваемого больше нервничать. А еще он знает, что за той единственной стеной, на которой все же имеется окно, стоят и наблюдают за ним, как и через камеру, которая писала все, мигая красным огоньком. На его вкус, с допросом они слишком затягивали. Достаточно было и минут пятнадцати наблюдения за ним, чтобы понять, что Алистер не из тех людей, что из-за ожидания начнет нервничать, давая карты открытые на руки детективам. У всего есть тончайшая грань, в их работе она особенно чувствительна к тому, когда может быть уже поздно, чтобы добиться нужного результата. Чуть передавить (переждать) и все посыплется, как карточный домик, рассыпаясь от одного порыва лёгкого даже ветерка.

И когда в комнату заходят детективы — он только еще более спокоен, чем был в момент, когда его вывели из камеры, сопроводив до комнаты для допросов. Алистер наблюдает за мужчинами лениво (наигранно лениво — будто считает себя в разы умней, уже обыграв детективов в этой игре), скрестив руки на груди, он переводил взгляд с молодого детектива на его напарника, когда они, отодвинув стулья, садятся напротив. Раскладывают не торопясь тонкие папки по столу, и вот на них Алистер смотрит с куда большим интересом (хотя допускает то, что часть из них прихвачена ради массовости и в них бумаги совершенно по другим делам, что не касаются его дела с Трэвисом).

— Не хотите рассказать нам о событиях, что предшествовали ранению мистер Морана?

— Вы предполагаете, что после того, как мы с ним упились вдребезги, я смогу вспомнить события те, что чему-то там предшествовали? — Алистер дергает бровью, смотрит напрямую на детектива Дейвиса, — я в том состоянии имя то свое с трудом вспомнил бы. Но предположим, я помню, как мистер Моран, — он кривится в смешке, будто забавно то, что долбоеб Трэвис вдруг стал мистером и для Алистера это совершенно непривычное для восприятия звучание имени его друга, — пытался поспорить со мной, что я нихуя не осилю детскую горку. Или сам сломаюсь или она подо мной сломается. Ну, вот я и сказал ему, чтобы лез первым, раз такой дохуя умный и если сможет он, я куплю нам следующую бутылку, ведь та, из которой мы продолжали пить, была почти уже пустой. Вот он и полез. А там или гвоздь был, или еще чего… — он жмет плечами. Замолкает. Смотрит на детективов взглядом «вот же доебались, вас бы начать пытать после похмелья, много бы вы вспомнили?».

— Но при этом, вы каким-то образом, если верить словам мистер Морана, сумели все же зашить рану, хотя разве не правильней было обратиться в больницу? Вы пьяны, а он ранен.

— Вы хотите, чтобы я вам логично объяснил поведение тех, кто вот именно что, был пьян? Очень сильно пьян. Так пьян, что впору клясться, что я в ту ночь видел единорогов, которые за нами гнались и от которых мы убегали. Но я точно от какого дерьма убегал, потому что на утром, когда отоспавшись, проснулся, я был по уши в какой-то земле. Или это были псы? Пес? Ну, знаете, такой только с пьяни привидеться и может. Огромный, трехголовый. Я еще Трэвису говорил, а давай погладим, а он все канючил «я истекаю кровью», да «истекаю кровью». Все веселье по пизде. Устроил истерику. Пришлось вспоминать те навыки, что получил в армии. Зря, что ли три года в отряде санитаром был, эту хуйню не вытравить даже литрами поганого бухла, — он кривит губы в усмешке. Если уж детективы подняли его дело, в нем есть все то, о чем он сейчас говорит. Там не только уголовное прошлое, с арестами за мелкие нарушения закона. Но и про службу в армии. И про несуществующих родителей, что померли, когда Оуэну Бэйрду было всего пятнадцать, потому все будущее пошло через место совсем не приличное. Не помогла даже армия.     

— То есть, вы говорите, что ранение мистер Моран получил случайно, просто потому, что вы решили прокатиться с детской горки?

— А зашивали то вы его чем?

Вопросы звучат друг за другом, и Алистер ведет взглядом с лица на лицо, решая, что для начала ответит на вопрос детектива Дейвиса, ведь про то, как Трэвис получил свое ранение, он уже сказал.

— В той заброшенке, на которую мы набрели, когда Трэвис меня тащил от пса, все ноя, что нехуй тупить, а то он сдохнет от потери крови, я и нашел после набор для шитья. Там еще были клетки. Да столы, как в операционной. Хуй оно конечно знает, что за место. Может мне клетки привиделись, как и пес, что преследовал нас. Ну, я и зашил его.

— Не подумав, что этим самым, можете занести грязь в рану или игла могла быть не безопасной?

— Вам напомнить о том, что мы были вусмерть пьяны? В таком состоянии, в котором были мы с мистером Мораном, люди решают переплыть Темзу брасом.

— Мистер Моран нам поведал иную историю того, почему же он хромает, — заговаривает молодой детектив, открывая в этот же момент одну из папок, что лежали перед ним и, наверное, ждет, чтобы на лице Алистера хоть какое-то напряжение появилось, что выдаст эмоции того разом, но ничего не дождавшись, взгляд опускает в бумаги. Алистер же ждет то ли продолжения, чтобы детектив объяснил ему, что же им поведал мистер Моран, то ли просто не торопится топить себя же, если Трэвис действительно не выдержал и рассказал обо всех реальных событиях того дня и вечера с ночью. Хотя в этом Алистер сомневается больше, чем в попытках детектива подловить его самого на лжи.

— Вы что-нибудь знаете о перестрелке на одном из складов, что находится неподалеку от того места, где вы с мистером Мораном провели ту ночь, якобы убегая от какого-то пса или чем вы там занимались? — этот вопрос задает уже детектив Дейвис и тоже открывает одну из папок, после разворачивая ее и подталкивая ближе к Алистеру, — видели когда-нибудь это? — ему показывают фотографии ящиков с оружием, которое было полицией обнаружено на складе. Алистер смотрит внимательно, так смотрят, только если видят что-то новое для себя, но хотят быть полезными, потому смотрят во все глаза и придумывают важность, с которой можно сказать «да-да, я видел, я могу быть полезным». Но он качает головой в итоге отрицательно.

— Впервые вижу, да и если бы я слышал о перестрелке, это была бы новость интересней той, что в жопе Трэвиса появилась еще одна дырка, чтобы мы обсуждали в баре этот факт, а не стрельбу.

— Хорошо. Но, может, вы узнаете это? — фотографии перетасовываются и перед ним выкладывают несколько новых, на которых теперь он может видеть детали автомата, и Алистер сощурив взгляд, всматривается в снимки, тихо хмыкает. Автомат, наверняка тот, что он разобрал и раскидал по мусорным бакам, пока они все дальше уходили от склада и приближающих патрульных машин полиции. Что ж, он должен отдать должное своим коллегам, они проделали хорошую работу, раз смогли отыскать оружие.

— На нем есть отпечатки, мистер Бэйрд, — заключает холодно молодой детектив (как же у него фамилия? Алистер не запомнил, а переспрашивать теперь хотелось еще меньше, чем отвечать на вопросы), — как вы думаете чьи? И может, хватит ломать комедию о том, как именно мистер Моран был ранен?

— Так, а кто ж ломает ее? Вы ж, по всей видимости, знаете верную версию этой истории, раз мистер Моран рассказал вам правду. Возможно, он был все же менее пьян, чем я, раз помнит все, а может, так перенервничал в своей истерике, что сдохнет от потери крови, что протрезвел и потому опять же, все помнил лучше меня. И если это так, то может, и мне поможете восстановить всю хронологию той ночи? А то знаете, ну как-то хуево жить с провалом в памяти, — он кривит губы и смотрит, не моргая в глаза молодому детективу, — и я не могу знать, чьи отпечатки вы нашли или вы хотите, чтобы я догадался? Возможно, я путаю, но мы не на программе миллион за пять минут, чтобы я тут играл в угадайку.

Ему бы вздрогнуть, когда удар ладони по столу вышел громкий, злой и несдержанно яростный. Когда молодой детектив подскочил на ноги — это могло даже напугать, с ожиданием, что ну вот сейчас, ему точно ребра пересчитают и та красная лампочка на камере, перестанет мигать, обрывая запись допроса.

— Вашему напарнику, не мешало бы тоже как-нибудь напиться, чтобы нервы расслабить, а то у него они совершенно ни к черту, — вставляет он спокойно, следя взглядом за молодым детективом, но больше внимания он уделяет его старшему напарнику. Алистер вздыхает, — если вы хотите предъявить обвинения, то самое время это сделать.

— Если бы мы хотели предъявить обвинения, мистер Бэйрд, вы и ваш друг, уже ехали бы в окружную тюрьму. Но вы не впервые сталкиваетесь с полицией, потому вам ли не понимать, что если нам будет нужно, мы можем вас и без предъявления обвинений, продержать в камере семьдесят два часа. Вас, как того, чьи отпечатки мы нашли вот на этом оружии, — детектив Дейвис палец упирает в снимок, — и что-то мне подсказывает, что если мы добьемся медицинского осмотра мистера Морана, то рана будет не от гвоздя, на который он напоролся.

— Если бы у вас, были мои отпечатки на оружии, которое вы мне сейчас предъявляете, вы бы не просто грозились закрыть меня без предъявления обвинения на семьдесят два часа, а как раз предъявляли обвинения и оформляли бы документы на перевоз меня под стражу в окружную тюрьму. Но вы этого не делаете, потому что знаете, что если предъявите мне то, чего у вас нет, подключится адвокат, и я уже через час выйду отсюда, а эти улики после, не примет судья, потому что вы своими действиями, сделаете их ненадёжными.

— Ты…

— А вашему напарнику сейчас лучше точно успокоиться, потому что стоит ему меня ударить, я даже не буду дожидаться предъявления мне обвинений, чтобы связаться с адвокатом. Или вы думаете, что у такого, как я, его нет и быть не может? — у Алистера и голос не дрогнул, хотя на плече его наверняка будет синяк от того, как молодой детектив сжал на нем свои пальцы, рванув вперед, желая явно опрокинуть стул вместе с подозреваемым. Он смотрит на детектива Дейвиса, пока тот думает.

— Коннор, отойди, — отчеканивает он после пары минут наступившей тишины и Алистер эти минуты с трудом держит в спокойствии себя, не дав на лице скользнуть все же боли. И только теперь он взгляд переводит на парня, когда тот пальцы снимает с чужого плеча и слушает уже, но не смотрит на детектива Дейвиса, — вы задержаны до выяснения всех обстоятельств, в связи с найденным оружием и нечеткими отпечатками на нем, что совпадают с вашим. Мистер Моран может быть свободен. Коннор, позови дежурного, пусть мистера Бэйрда проводит в камеру, а Морана отпустит.

На ноги его дергают не церемонясь. Дежурный офицер получает все нужные распоряжения, выводя после Алистера в коридор и ведя в сторону камер. Открывая ту, в которой Алистер и находился в ожидании допроса — там теперь сидел и Трэвис.

— Моран, выходи, свободен, — будто в камеру двоих не уместить, все они с Трэвисом не могут в ней побыть вдвоем. Вот и сейчас Алистеру войти сразу не дают, держат у вдоха, поставив чуть дальше, чтобы суметь его контролировать, но и Трэвиса тоже, приказывая тому выйти. И Алистер посматривает только на Трэвиса в ожидании, когда тот выйдет. Это не плохо, что они отпускают Морана. Врать одному проще, чем думать сразу и за себя и за Трэвиса.

[indent] — Лесли, не могла бы ты подойти?, — щелкнув зажигалкой, она выпускает струйку дыма, уставившись на девушку с видом, словно тщетные попытки проскочить мимо кабинета начальницы были так же плохи как идея засунуть руку в измельчитель для мусора предварительно нажав кнопку. Кареглазая брюнетка замирает в проходе и, немного замешкавшись, входит в кабинет, не прикрывая за собо дверь, будто этот маленький жест является реальной возможностью к бегству. Дезире не была монстром*  и не имела привычки издеваться над новичками, обслуживающим персоналом или младшими сотрудниками, изображая из себя нечто среднее между акулой из фильма “Челюсти” и, быстро ставшей культовой, Мирандой Присли*. Черпая гламур из негатива, ей более чем хватало “взрывов” в зале суда, негодования подверженной стороны, зависти конкурентов и убийственных взглядов бывших “нападающих”, в то время как на работе она выдерживала нейтральные, не слишком теплые, но и не лишенные спокойствия отношения с сотрудниками фирмы. Впрочем, не смотря на рассудительность, умеренные наказания * [исключительно за дело] и редкие выговоры, меж сотрудниками распространялась определенная слава, в первую очередь базирующаяся на слухах из зала суда. Многие новички ее боялись, в том числе и помощница, переведенная в отдел несколько недель назад. Порой, подобное, ничем не подкрепленное, поведение ее забавляло. Впрочем, сейчас Дезире было не до шуток.

[indent] — Да?. — Лесли натянуто улыбается, заламывая пальцы. Подбросив ранним утром на стол бумаги, она, судя по застывшему взгляду, ожидала как минимум успеть на обед до начала “показательной казни”. Дезире не была склонна к шоу и едва ли вела себя и в половину так же скверно как некоторые из ее коллег, однако и не обладала их очарованием, способным прикрыть ранее совершенные зверства. Оттого, ее боялись значительно больше чем того же Шона, царски восседающего в кабинете через две двери от ее.

[indent] — Мне кажется, они должны быть подписаны, — указав на аккуратно сшиты документ, едва не погребенный под свежими бумагами на подпись, Дезире сбивает пепел в массивную хрустальную пепельницу — подарок оттого из постоянных клиентов.

[indent] — Видишь ли ме… Дезире, — девушка запинается, бросив на начальницу короткий взгляд. Никто в офисе не называл ее “мисс”, “мем”, “мадам” и Дезире это нравилось. Лесли перешла в фирму относительно недавно и все еще боролась с прошлыми привычками. Судя по реакции на каждый вопрос, прежний босс держал своих подчиненных в страхе, а не беспочвенные, но знатно преувеличенные слухи распалили и без того бурное воображение о новом начальстве. Или, по крайней мере, Дезире хотелось верить, что причина не в ней.

[indent] — Я честное слово пыталась. Трижды, — заламывая пальцы, Лесли начинает перечислять каждую попытку, методично, тщательно и чрезмерно подробно описывая отказы. Будто это должно иметь значение, если финальный результат не достигнут. Дезире лишь вздыхает, устало глядя на листы, заполненные мелким шрифтом, — … Я могу попробовать еще раз!, — закончив браваду, помощница подходит к столу, бодро потянувшись за документами. Впрочем, не смотря на напускной энтузиазм, в глазах все еще читался страх и отчаяние.

[indent] — Не стоит, — вздохнув, Дезире опускает руку на бумаги, давая понять что они не покинут этот стол вместе с Лесли, — Пожалуй, я сама.

[indent] Девушка молчит, но ее взгляд говорит сам за себя: сейчас Лесли внутренне метается между чувством облегчения и опасением за собственную шкуру, раз уж невыполненная задача переходит самой Дезире. Впрочем, не смотря на все страхи, кои чувствовались более чем явно, она не собиралась наказывать помощницу. Это дело изначально было выше ее сил и как бы Дезире не хотела сбросить все на подчиненных, данную работу придется выполнить самостоятельно.

.     .     .     .     .

[indent] — И почему я даже не удивлена. — Дезире останавливается возле одной из колон, украшенной фотографиями в рамках и облокачивается на нее плечом в паре сантиметров от улыбчивого мужчины, в спортивной форме.

[indent] Девушка в коротком обтягивающем платье, застывшая словно ее застали в самый неподходящий момент, отскакивает, увеличивая дистанцию между ней и мужчиной в трижды и коротко кивнув, выскакивает из пустого бара даже не утруждая себя к формальному приветствию. В помещении повисает тишина, прерываемая лишь монотонным голосом диктора, раздающимся из динамика телевизора.

[indent] — Не слишком молода?, — вопросительно изогнув бровь, Дезире не сводит взгляд с Дина, прежде чем нащупать в кармане пачку сигарет и ловко щелкнуть зажигалкой. Будучи едва ли старше незнакомке, в возрасте знакомства с бывшим будущим мужем, Дезире ощущала некое чувство дежавю. На короткий миг ей показалось, что они с безымянной "пассией" похожи, впрочем, это лишь усиляло эффект некой "стабильности". Хоть что-то в этом мире остается неизменным.

[indent] — Хотела бы извиниться, что помешала… — Дезире бросает взгляд в сторону давно скрывшейся девушки и качает головой, — но не буду, ведь это ты меня вынудил. — оттолкнувшись от колоны, Дезире подходит ближе, методично постукивая каблуками и небрежно бросает бумаги перед Дином.

[indent] Получив официальный запрос от одной из юридических контор Лос-Анджелеса, Дезире понадобилось не более десяти минут, чтобы сложить все факты и найти виновника. Не имея не только дяди, способного оставить ей внушительное наследство, но и в целом родственников, с коими было возможно поддерживать связь, Дезире едва ли нуждалась в подсказках. Свалившаяся на голову недвижимость на побережье Лос-Анджелес словно говорила сама за себя: дорогой район не далеко от пляжа, где она когда-то хотела жить, тот самый злополучный город, который сначала все отобрал, а потом подкинул “счастливый”* брак, даже имя родственника, все говорило об одном: ее бывший муж, с которым Дезире не виделась чуть более пяти лет, наконец-то дал о себе знать и, что самое раздражающее, сделал это в самой изощренной манере.

[indent] Узнать его было не сложно. Примерно так же очевидно, как посмотреть на выведенную каллиграфическим почерком подпись, оставленную внизу самодельного письма с угрозами. Того самого, бережно вырезанного из газет и сформированного в загадочную надпись, кою предстояло разослать журналистам в надежде увидеть себя в специальном вечернем выпуске. Только в отличии от загадочного киллера, в ее бывшем муже не было никакой загадки. Дезире не нуждалась в объяснениях, каких-то дополнительных подробностях или обсуждении деталей. Так или иначе, все действия Дина Мори сводились к одному базовому правилу и были даже более примитивны чем тест по математике, составленный для младшеклассников по какой-то новомодной программе, в которой не было лидеров и отстающих, каждый ребенок уникален по своему и оценки заменяли цветные штампики с изображением солнышка и радуги.

[indent] Почти наверняка Дин хотел как лучше.
[indent] А вышло? Собственно, хоть что-то остается неизменным — вышло как всегда.

[indent] Пройдя через бюрократическую волокиту, Дезире принялась за передачу собственности, не желая иметь ничего общего с прошлым, даже если это “что-то” выглядело более чем шикарно, обладало именно тем ремонтом, о котором она говорила еще будучи в браке и как будто созданным специально под нее. Все это было “тогда”. Сейчас — она не нуждается в помощи, тем более от бывшего мужа.

[indent] — Все было бы проще, подпиши ты бумаги в один из трех визитов моей помощницы, — откинув назад длинную прядь волос, Дезире бросает на Дина недовольный взгляд, еглядя струшивает пепел в стакан, оставленный незнакомкой и тут же отшивает из неоткуда возникшего бармена, — Я не задержусь, благодарю.

пупупу

[indent] Ён откидывается на спинку стула, заламывает руки за шею и ведет головой из стороны в сторону в мнимых попытках стереть усталость. Хрустит, пока чернильный блеск меркнет на краях стекляшки в сорок карат; навскидку. Джун крутит камень в руках без особой вовлеченности в процесс, оценивающе цокает и Ён вторит ей, прищелкивает языком, словно подтверждая сказанное. Расчет за определенный тип услуг берет свое начало в кошельке заказчика и заканчивает явно не в мягком бархате и малахитовых стенах. Ён подвигается ближе, упирается локтями в стол и бездумно скользит глазами по увлекательным теням от резьбы на шкатулке, самому изделию, кочует по всему незваному на письменном столе, пока не упирает взгляд в Эрин Морган.

[indent] «Бонус» — говорит Эрин. Задаток, ценой и ценностью превышающий оплату счета-фактуры на художественное воплощение всех ее затаенных желаний и изысков стандартного набора. «Приносит удачу» — льет дальше. Так сказали Эрин, уверили, что стоит только пожелать и вселенная услышит, и под дудку крысолова притянет фортуну, удачу и фатум в едином обличье; неволей, но главное — результат. «Брак, но стоящий» — разбирайтесь своими силами, ее дело — предложить, заинтересовать, бросив собакам кость; остальное — уже на усмотрение псов. Только согласие — обязательно. Любопытный поворот, о котором стоит подумать шире.
[indent] Ён упирается большим пальцем в губу, прикусывая его — привычка, бесполезная, но прошедшая с ним чуть больше, чем Джун. Выражает степень задумчивости, где-то между псевдо и закосом в превосходительной степени. Ён прищуривается, открывая шквальный огонь «вопросами на интуицию». Около правды, скользя по граням слов и фраз Эрин Морган, где спустя десять минут плотного разговора, бедняжка сдает с поличным друзей друзей, что поведали истинный промысел «Mortis»; подружек этих друзей, которые не столько навели Эрин на правильную мысль, сколько подсказали способ как достичь желаемого, предварительно затарившись безусловно нужной и раскрывающей все необходимые чакры ерундой из лавки в Чайна-Тауне; контакты этой самой лавки, откуда, к слову, «камушек» из малахитовой шкатулки; и еще с десяток полезных до пяток связей, которые никак не мэтчились с изначальным запросом. Однако, Ён не жалуется, просматривая собственноручно составленный контракт в разы внимательней, чем видевшая его впервые Эрин, красивым росчерком отдавшая себя «Mortis» вчистую. Впрочем, тридцать семь минут предварительных ласк и двадцать сверху можно было потратить на что-то более вразумительное. — Что ж, миссис Морган, — Ён едва ощутимо сжимает тонкую ладонь, поданную явно не для рукопожатия, и жестом указывает в сторону выхода, попирая приличиями и установленным обществом порядком. — Наш администратор свяжется с вами ближе к завершению всех сопутствующих процессии приготовлений. — Ён исправляет свой намеренный промах предупредительностью и провожает Эрин Морган до дверей. Его рука скользит меж лопаток женщины, упирается где-то в середину спины и надавливает чуть сильнее, побуждая сделать первый шаг за порог прежде, чем в она успеет открыть свой очаровательный рот повторно. — Ждите благих новостей.

[indent] — Что думаешь? — Ён тянет из кармана рубашки примятую пачку, достает себе сигарету, не спрашивая протягивает и Джун. Щелчком прикуривает, прожигая основу чуть больше положенного. — Нужно просмотреть связь по которой она вышла на нас. И сделать вывеску менее примечательной, — уголок губ приподнимается в легкой ухмылке. Ён тянет носом воздух — запах уже ощущался — и глубоко затягивается, наслаждаясь вкусом и горечью табака. — А шкатулка занятная. Схожу-ка я за кофе и загляну по дороге в ту лавку. — Ён делает очередной вдох-выдох, наполняя легкие дымом, и кивает своим словам покладисто, мол и то верно, что ж ходить вокруг да около, сбегает он. Нужное место — в паре кварталов от Гаслампа, что едва ли не центром города считается. А они — «Mortis» — явно не в центре.  — Тебе холодный американо со льдом? К слову, про администратора я не шутил, там парочка резюме у тебя на столе. Выбери на свой вкус, — буквально. Мало ли, вдруг не подойдет в будущем — что добру пропадать. — Не скучай. — Скучай-скучай, Джунни.

в квартале от лавки всякой всячины «Hyakki Yagy»
[indent] Тело ломит. Ломит, как после добротной драки. Сперва Ён слышит собственный вздох, потом ощущает жжение в стертых ладонях. — ...поторопись пока он не очухался. — Рядом вибрируют голоса, но сквозь звон в ушах прорывается один белый шум. Фон кривляет кого-то, Ён не понимает кого, даже не пытается уловить. Ён слегка в шоке, Ён отходит от шока, когда находит себя на земле рядом с черной «бэхой» с примятым капотом, таким же, как и пачка сигарет в его кармане. — Уже очухался? Так быстро? Валим скорее, — взгляд скользит по первой полосе и, не найдя ничего занятного, соскакивает; перемещается вниз, на правую руку, где серебряный обод жжет раскаленным прутом, пока сила жнецов сращивает ребра. Звук резво срывающихся в забег шин припадает на момент принятия Ёном горизонтального положения. Вот так, на раз выворачивая нутро другого, не может определить ощущения своего собственного тела: ломит, но ломит все целиком, без ощущения отдельно рук и ног, или даже головы. — Черт, — автоматом достает пачку, достает одну из двух уцелевших сигарет и кидает в рот. Щелкает пальцами, прикуривая, и терпеливо игнорирует голос разума. Ёну везет, стечение обстоятельств иль финт судьбы, но людей вокруг немного, один, два и обчелся. Хороший знак, однако, он все равно позвонит Джун, сразу, как только найдет мобильный. — Пресвятая Изанами, чертов июнь, — усмешка съедается дымом, Ён давится и откашливается в два «кха». Подбирает телефон с треснутым экраном у обочины и проверяет на фарт; рабочим оказывается. Ён хмыкает и раздумывает насколько фартовым окажется он.
[indent] Пятый по счету гудок разбивает безукоризненное «ну?». «Чего надо? ты же только что ушел» — с марского на человеческий. — Представляешь, меня сбил автомобиль, — расстроенный вздох «почему же не насмерть» молчит между строк. Слишком много кавычек на такой короткий абзац, скажи же? Ён тоже так считает, пока на паузе растягивает затяжку на две. — Ага, ха-ха. К первому нужно про связь добавляется нужно номер два — просмотреть камеры на стыке Айленд авеню и Маркет стрит. Помимо уличных, записи могут быть у кофейни «Au revoir», прачечной без вывески и магазина видеоигр «Non-stop». Я счастливчик, — зажав сотовый плечом, Ён меняет докуренную сижку на новую и не глядя бросает пустую пачку в мусорный бак. Зато при смене рук отмечает потерю. Помимо его уязвленной гордости. — И номер черной «бмв» сможешь выторговать с мегапикселов? Кажется, я забыл свой перстень-печатку в кармане у одного из ребяток. Секунду, — Ён останавливается возле фургончика с кофе, отдающими вайбами восьмидесятых: «пацифик» на капоте, широкие линии и цветы вдоль кузова в мнимых попытках скрыть ржавчину выглядят сомнительно, но, — один латте макиато и американо со льдом. — Ён отходит на пару шагов, приваливается спиной к рисованной маргаритке, чтобы продолжить звонок. — Думаю, стоило взять шкатулку с собой. Привезешь? Я и твой кофе будем ждать в лавке. Шествие сотни дем... — мобильный не хочет слушать ответ Джун и сбегает, уходит по-английски, не прощаясь. Ён устало трет переносицу, делая последнюю затяжку прежде, чем везение закончится окончательно. — Ваш заказ готов.
[indent] Лавандовый раф и колд-брю с содовой совсем не походят на то, что он заказывал.

[indent] Бонус выглядит подозрительным.

[indent] Не сам алмаз, но принцип его получения. Большой, явно дорогой [хоть точную его ценность еще только предстоит выяснить в антикварной лавке] и отчего-то совершенно не нужный своей владелице. Той самой, что едва ли пару минут назад жаловалась на свое положение и недвусмысленно намекала на необходимости упокоить на удивление бодрого и пышущего здоровьем супруга. Эрин Морган могла его продать и выручить приличную сумму денег, с лихвой покрывшую бы полугодовой отдых где-то на райских островах с одним [или даже парочкой] неутомимых любовников. В общем-то, она могла купить этот остров и заявиться в Агенство эксклюзивных ритуальных услуг «Мортис» с деловым предложением бартера. Скорость, в общем на бонусы сверх-уговоренной оплаты. «Если вы приедете на этот остров, я дам вам поплавать бесплатно. Рыбок половить и так далее»  или что-то вроде этого. Никто не удивился бы. С алмазом или без, Эрин могла делать все, что взбредет ей в голову. Просто подумать, захотеть и отвалить солидную сумму исполнителю. Вообще-то, если вдаваться в детали, муж мешал ей разве что фактом своего существования, мирно находясь рядом и осыпая привередливую супругу всеми благами. Эрин могла бы и потерпеть, но она привыкла получать все. Ее раздражал не столько Мистер Морган, сколько сам факт отсутствия желаемого результата. И она отказывалась смириться. Во всем остальном, хорошим утешением были безлимитные «виза» и «мастер кард». Она могла обновить гардероб, без зазрения сменив свои винтажные и мега эксклюзивные «Диор» и «Прада» на такие же, но новые [любопытная манипуляция, учитывая истинный смысл винтажных вещей, однако, как говорится «у богатых свои причуды»]. Купить новый автомобиль или положить деньги в банк на Каймановых островах до востребования в связи с чрезвычайной ситуации. В конечном счете, кто знает сколько еще проживет Мистер Морган, если Агенство эксклюзивных ритуальных услуг «Мортис» откажется брать за сверхурочную и, к тому же, не слишком интересную работенку.
[indent] Насколько же отчаялась Эрин Морган, что решила отдать дорогой алмаз в качестве бонуса за гарантию исполнения рутинной работенки?

[indent] Эрин Морган едва ли может позволить себе другие методы.
[indent] Не то чтобы она не пыталась, без зазрения совести рассказывая о каждом из неудачных «раундов». Сама она использовала другое слово, однако ее упорство и желание финализировать брак, увенчав его громкими похоронами, сделало свое дело. Теперь, в рамках разговоров, не покидающих стены Агенства, Эрин именовалась никак иначе чем «боец». Соответственно, сами ее истории стали частью одного боя, как будто разделяя его на раунды. Так было проще, а еще, намного забавнее. Эрин пыталась, насколько это было возможно и так или иначе терпела поражение, не смотря на все старания и тщательную подготовку.
[indent] Так, в первый свой раунд Мистер Морган умудрился избежать автомобильной аварии, чудом справившись с управлением эксклюзивного мерседеса с заранее испорченными тормозными колодками. Сложно даже представить как. Но факт остается фактом. Что самое забавное, мужчина даже не заметил что что-то не так. Эрин же, сочла это досадным стечением обстоятельств, списав все на прихрамывающий навыки работы со сложными механизмами. Не стоит пускать собственную судьбу на самотек и верить статьям из интернета и уж тем более отдавать дело на откуп незнакомцев с сомнительных форумов. В следующий раз супруга Мистера Моргана была готова и доверила судьбы дражайшей половины в руки профессионала. Впрочем, и этот раунд не увенчался успехом. Проверенный исполнитель провалился, буквально «пролетев» мимо намеченной цели в окно третьего этажа офисного здания в центре бизнес-района Чикаго. Как итог: Мистер Морган в неведении, несостоявшийся убийца —в гипсе по самые мочки уха, а Эрин, как само собой разумеющееся, в слезах. Были и другие попытки. Третья, четвертая и пятая — провалились посколько Мистер Морган передумал ехать в командировку. Шестая и седьмая — были сорваны внезапными изменениями стабильного на протяжении десятка лет расписания. Восьмая и девятая — оказались настолько постыдными, что Эрин даже не хотела их вспоминать. Десятая. Одиннадцатая. «Мортис» оказался двенадцатым.
[indent] — Странная она, — Джун провожает новоиспеченную клиентку взглядом, без особого интереса рассматривая подписанные размашистым почерком листы. — Оставь холодный американо себе, я буду капучино.

.     .     .     .     .

[indent] — Представляешь, меня сбил автомобиль
[indent] — Не то чтобы я сомневалась в твоих способностях, —  Джун пересекает холл нового здания «Мортис» проходя мимо пустого стола, за которым должен восседать администратор. Сам факт покупки огромного здания в дорогом районе Чикаго, был более чем очевидной подсказкой. «Мортис» будет расширяться и пусть сейчас этот хол пустует, а кресло к столу потерялось где-то на складах службы доставки, рано или поздно придется уступить и согласиться нанять администратора. Она просто не хочет мириться со стопками бумаг, коими уже который день завален ее стол. Оба стола, тот что в кабинете не остался в стороне, пусть даже Джун проводит не более часа в стенах «показательного» офиса. Кто-то должен разбирать горы хлама и писать отказы. Сейчас, ее единственная задача запустить в одного конкретного гончего статуэткой Инков, ранее украденной из музея где-то в Мексиканской глуши. Джун уже создала бота, но даже это не избавляло от мейлов, факсов и писем. В конечном счете, администратор был не худшей из возможных идей и все же, все папки с резюме потенциальных сотрудников улетели в шредер как только за Ёном закрылась дверь.

[indent] — И чем ты был так занят, что не заметил машину? Балда.

.     .     .     .     .

[indent] Джун пересекает многолюдную улицу, чудом разминувшись с двумя идиотами в строительных костюмах, устроившими игру на выживание со случайными прохожими, которые по «счастливой» случайности оказались на «нужной» стороне улицы. Громко ругаясь, один из них закрепляет сомнительную конструкцию, удерживающую металлическую балку, в то время как напарник суетливо напоминает о «внезапно» наступившем времени ланча. Пара шагов, шкатулка с алмазом летит на тротуар в тот самый миг, как один из прохожих торопливо лавирует между строительными конструкциями, суетливо ускоряя шаг.
[indent] — Извините, не заметил!, — мужчина скидывает рюкзак службы доставки и быстро подбирает шкатулку и алмаз, отдавая их Джун. Занятый своими мыслями он едва ли заметил что держит в руках. Мара могла бы оторвать нахалу голову, однако, серые круги под глазами и мятая зеленая толстовка явно свидетельствовали о и без того убогой жизни. Ругнувшись, Джун закидывает камень обратно. Она никогда не любила выходить на улицу до захода солнца. Слишком много людей. Осколок черного солнца защищал от дневного света, но не от идиотов.
[indent] Пронзительный крик.
[indent] Джун отрывается от экрана телефона, подходя ближе к внезапно образовавшейся в нескольких метрах толпе зевак. Металлическая балка, плохо зафиксированная на сомнительного вида конструкции все же упала, придавив рыжего паренька насмерть. Зеленая толстовка медленно окрашивается в багряный. Рядом из рюкзака доставки вывалились чьи-то спагетти в соусе болоньезе.
[indent] Так себе упаковали.
[indent] — День сегодня… все — хуйня, давай сначала, — она останавливается возле фургончика с кофе, швыряя шкатулку на небольшой столик акурат между двумя стаканами с кофе. Достает сигарету. Джет пару секунд, прежде чем Ён провернет свой излюбленный фокус. Выпускает струйку дыма.
[indent] — Мало того, что собрала все возможные и не очень пробки, дважды чудом разминулась с идиотами, решившими ехать на красный посреди интенсивного трафика и чуть не сломала ногу, едва не провалившись в открытый люк, — облачко сизого дыма растворяется рядом с не особо довольным данной компанией баристой, — так еще и паренька, обогнавшего меня в квартале отсюда, придавило металлический балкой, — Джун не было его жаль. Она едва ли жалела хоть одну живую душу. Но любые промедления, особенно если они были связаны с полицией, грозили задержками и, как следствие, потерей времени и денег. За три с лишним сотни лет вкусы могут поменяться, однако в этом она была стабильна, ровно как и всегда. Никто не хочет терять деньги.
[indent] Джун качает головой. Едва ли, подобное было нормой для «Мортис».
[indent] — Я смотрю твой день не лучше, — она хватает стакан и делает глоток кофе, тут же выплюнув его обратно, — Это еще что за дичь?!
[indent] — Наш фирменный колд брю с тоником, — голос бариты звучит обиженно.

ФБР знали свое дело, работали четко и слажено. Они перекрыли входы и выходы, не позволяя никому из гостей, девочек или сотрудников клуба покинуть здание, повязали Кеннета Гамильтона и Кирка Портера, обыскали все помещения в поисках тех, кто прятался от длинных рук правосудия, и "красный кабинет" для конфискации улик. Так что по итогу тщательно спланированной операции в распоряжении федерального бюро оказалось более десятка задержанных людей, что были так или иначе причастны к деятельности клуба, и которых тотчас рассадили по машинам да повезли на допрос в офис спецотдела "секретных материалов". Документация, в которой еще предстояло разобраться. А еще где-то с полсотни гостей, оставшихся в стенах заведения под бдительным присмотром людей из оперативной группы и пары ведущих агентов, ждали своей участи в напряжении и нервозности,  не все из которых понимали, в чем их подозревают. Но так как среди посетителей мог скрываться поставщик - ведь за вип-столиком, к глубокому раздражению, его так и не нашли - или по крайней мере рядовые наркоманы, барыги, спекулянты и любители доступного женского тела, то каждого гостя тщательно проверяли на его вероятное участие в деле, потребление или распространение запрещённых веществ. У кого-то в карманах обнаруживались таблетки ЛСД, белый порошок, или презервативы, а кто-то никак не хотел вспоминать свое имя перед лицом ФБР, вот только ему не оставляли выбора. Каждый  из присутствующих обязан был предъявить удостоверение личности, если планировал когда-то покинуть злосчастный клуб, репутация которого в один миг схлопнулась, словно воздушный шарик.
Наблюдая за развернувшимся в “Cafe Bisou Franзais” действом проверки, опроса гостей и остаточной зачистки помещений, Дин отдал последние распоряжения агенту Харрингтону из своей команды и, велев сообщить о результатах ему в первую очередь, возвратился обратно в офис своего спецотдела с другими членами группы.
Ведь все самое интересное разворачивалось именно там. Среди задержанных гостей могло и не оказаться того человека, что ФБР так настойчиво и тщательно искали - а именно, поставщика, ни имени, ни внешности которого бюро не знало, так что затеряться, к сожалению, тот мог легко - если у клуба имелась лазейка, чёрный выход, о котором федералам было неизвестно. Но вот Кеннет Гамильтон и его девочки наверняка могли рассказать достаточно много о творящихся в заведении незаконных делах, чтобы в раскрытии преступной сети сделать ставку именно на них и сведения, которые удастся получить из их уст. Осталось только заставить задержанных  говорить.
Однако стоило только Дину перешагнуть порог офиса "Икс-файлов" Лос-Анджелеса, как среди царившей здесь, в связи с крупным делом, рабочей суеты, его окликнул старший агент.
- Дин, тебя ждёт директор.
- А в чем дело? - он раздраженно поморщился, даже не глядя на коллегу, а устремляя взор за его плечо в сторону помещений для допросов. Дампир уже слышал там, в одной из комнат, голос своего напарника Стю и Кеннета Гамильтона. Остальные, очевидно, ждали своей очереди в камерах предварительного заключения. Все, кроме Кенни, и его наиболее яркой звездочки.
Она шла по короткому коридору, ведущему к допросной, в сопровождении рядового агента, что придерживал её за локоток. Тонкая, уязвимая на первый взгляд фигурка, наряд которой едва ли представлял собой нечто большее, чем переплетение жемчужных бус поверх атласного, чрезвычайно короткого, гладкого куска ткани, отчего взгляд невольно цеплялся за острые выступы ключиц девушки и лебединую шею, высокую грудь и её стройные, длинные ноги. Копна светлых волос возвышалась на её головке замысловатой прической, но более всего взгляд Дина притягивало не это, и не почти откровенная нагота. А её глаза. Под пышными ресницами, миндалевидной формы большие тёмные глаза, проникновенные и магнетические.  Принадлежащие не наивной дурочка, какой она, возможно, хотела казаться.
- Дин, ты меня вообще слушаешь?..
- М-м, да, - мужчина оторвал взгляд от певицы и посмотрел на собеседника, - меня ждёт Мелвин, я все понял, - он похлопал коллегу по плечу, проходя мимо, - спасибо, приятель.

Директор спецподразделения "Икс-файлов" Лос-Анджелеса был взбешен. Он выдавал свои эмоции жестоко поджатыми губами, тяжёлым взором темных глаз, устремленным на одного из своих лучших агентов, и раздражающей привычкой стучать пальцами по столу. Генри Мелвин никогда не опускался до открытого проявления ярости и недовольства, по обыкновению вынося любые вердикты и приговоры с удивительным хладнокровием, но все же порой и его терпение выплескивалось через край из глубокой чаши. Как, к примеру, сегодня.
- Скажи мне, Мори, разве я не говорил на утреннем брифинге, какой должна быть эта операция, и насколько важно не только раскрыть наркотическую сеть, но и сохранить лицо нашего бюро в глазах общественности?
Дин закатил глаза.
- И если ты это не проспал, я отказываюсь понимать, почему один из охранников,  а именно, Теодор Эванс убит?!
- Сэр, все предельно просто, он вытащил ствол, - Дин непринужденно пожал плечами, - вы же и без меня знаете, что сказать прессе - оказал сопротивление при задержании и всякое такое…
- Ты ещё будешь меня учить?! - Мелвин коротко хлопнул по столешнице ладонью, словно даже не выражая гнев, а таким образом пресекая чужие пререкательства, на что дампир оперся о стену спиной и невозмутимо вытащил пачку сигарет. На это директор ответил тяжким вздохом, сопровождая мрачным взглядом мелькнувший огонек зажигалки, - слушай, ну скажи мне, почему ты целился этому мудаку в голову?
Не донеся до губ сигарету, Дин приподнял брови домиком и взглянул на директора.
- Простите, сэр, тут правда моя вина, но это скорее… привычка, - Мелвин на его ответ лишь покачал головой, словно рассуждая мысленно, какого черта до сих пор терпит Дина на службе, так что дампир продолжил, приблизившись к нему и опершись о столешницу ладонью, словно придавая своим словам веса, -  с другой стороны, все гости целы, а учитывая, что вскоре пресса будет обсасывать, как самый сладкий леденец поимку крупного наркодельца и очищение улиц города от проституции и торговли запрещенными препаратами, о покойном Тэдди никто и не вспомнит.
- В таком случае, смею полагать, вы взяли поставщика?
Мори замер.
- Как сказать… не совсем. - Мелвин вперил в него взгляд. - Возможно он скрывается среди гостей и нашим людям ещё удастся его обнаружить, но даже если поставщик ушел…
- Как он мог уйти если у вас была точная наводка?!
- Очевидно не настолько точная, - Дин раздраженно поджал губы, - не я за неё отвечал. Или же в клубе был выход, о котором нам было неизвестно - какой-нибудь потайной туннель со времен сухого закона, хрен его знает. Послушайте, сэр, мы во всем разберемся. В заведении уже проводится тщательный обыск, а у нас отделение битком забито свидетелями, так что хоть кто-то из них видел поставщика и сможет его опознать, не говоря уж о самом Кенни.
Какое-то время Генри Мелвин напряженно молчал. Затем он пристально взглянул на подчинённого.
- В таком случае,  работайте, Мори, и докладывайте об изменениях ситуации. Расколите их.
- Как грецкий орех. - Дин уже развернулся, когда директор вдруг его окликнул.
- Эй, Мори, - тот обернулся через плечо, - ты же в курсе, что здесь нельзя курить?
- Да, сэр, - Мори усмехнулся, затянулся дымом, и вышел из кабинета.

Стю Хенрид все еще был занят мистером Кеннетом Гамильтоном и помощь хитрому лису не требовалась, а так как задержанных, ожидающих своей очереди, было немало, Дин попросил папку с досье на одну из подозреваемых, что как раз скучала в свободной допросной. Самая яркая звездочка клуба. Правда, пока Мори просматривал ее дело, докуривая свою сигарету, один из младших агентов опередил его. Уилсон, кажется. Молодой и полный энтузиазма, даже кофе девушке принёс, и где-то достал сигареты. Как же сильно певица запала ему в душу, хотя, чего говорить, была очень недурна собой. И, похоже, манипулировала мальчишкой как хотела.
— Beaucoup savent ce qu'est un bisou franзais.
Дин наблюдал за разговором по ту сторону зеркальной стены допросной, и не удержался от усмешки - заинтригованной и удивленной. У девушки был приятный, мягкий, чарующий голос, как бархат, или мед, а своим французским она, похоже, совсем обезоружила беднягу Уилсона, не имеющего никакого понятия о том, что красавица говорит.
Дампир склонил голову набок. Дейзи-Дейзи-Дейзи, маргаритка, способная уцелеть хоть под проливным дождём, градом, или ветром, ломающим деревья.

- Уилсон, вот ты где, - мужчина распахнул дверь допросной и свободно зашёл внутрь, глядя на опешившего младшего агента и развернувшуюся здесь сцену, - тебя ждут в третьей комнате, и да, ты не сделаешь мне чаю, пока я поговорю с мисс Маршанд?
- Я Уигинстон.
- Да, неважно, - Дин махнул рукой и обернулся к Дейзи с лукавый улыбкой, стоило только младшему агенту покинуть комнату, - нельзя же так со стариной Уилсоном, мисс Дейзи, он совсем не знает французский. - мужчина адресовал девушке плутовской, малость задорный взгляд, - Si je comprends bien, vous connaissez bien le baiser franзais. - Дин приподнял уголок губ в двусмысленной усмешке, положил на стол бумаги с её досье, не отрывая взор от глубоких темных озер глаз, и, потянувшись рукой, перехватил сигарету у женских губ, забирая, -  Vous ne pouvez pas fumer ici.
Французский у Дингимесса был не идеален, не столь певуч, как с уст Дейзи, но и не так плох, как можно было бы ожидать от “американца”. Сигарету, меж тем, он не потушил и та продолжала тлеть между пальцев мужчины.
- Я специальный агент Дин Мори. Вас задержали по подозрению в участии в незаконной деятельности клуба "Cafe Bisou Franзais", Дейзи, - он поймал на лице девушки секундную гримасу при своём последнем слове, -  как к вам лучше обращаться, Дейзи или Дезире? А может предпочтительнее мисс Маршанд? Вам зачитали ваши права?
Дин смотрел на девушку с ожиданием,  имея возможность проследить ее эмоции, надеясь заглянуть в ее мысли, слушать сердцебиение, чтобы понимать, волнуется ли, чувствовать ток крови по жилам ее таких тонких рук.
- Мисс Маршанд, расскажите мне, как вы оказались в таком… паршивом месте, как "Cafe Bisou Franзais"? И, если откровенно, в дрянном положении, - Дин смотрел на певицу изучающе, с вниманием но без осуждения, - Дайте угадаю, поддались искушению покорить Голливуд? - мужчина с сожалением поджал губы, - И как? Впрочем, я слышал, что публика вас обожает.  Но если кто-то из посетителей жаждал более личного общения, - тон агента стал более серьёзным, - или вы замечали  за кем-то из них незаконные махинации, то можете не опасаясь сказать мне об этом. Вам незачем больше беспокоится о клубе и его сотрудниках, дни этого заведения сочтены. Ваше же будущее, - невзначай Дин поднес сигарету к губам, затянувшись дымом, и удивляясь тому, что сигарета девушки оказалась достаточно крепкой, - зависит только от вас самих.

начало сентября 1963, Нью-Джерси
Это могла быть вторая кантата Баха, где легкий хаос дисгармонии мешается с мольбой, обращенной к Всевышнему. Но репящий звук автомагнитолы сводит на «нет» потугу заполучить прошлое с красивой картинкой. Ён упирается лбом аккурат в середину руля, не боясь разрушить атмосферу погруженности в главных героев — сигнал давно не работает, как не работает справно динамик репящей магнитолы, безпонтовый одометр и жизнь, разодранная в края после вальпургиевой ночи. Он прикрывает глаза и думает, что есть свое очарование в просмотре фильма вне четырех стен, когда нет этих выхолощенных клише, когда есть хот-дог с охотничьей сосиской и чувство реальности, заполняющее пространство звуками — яркими и насыщенными. Ёну нравится происходящее, тот неспешный темп, что скользит по экрану и рассказывает как важно иметь связи со всякими волками в полицейской шкуре, овцами — в офисных платьях, и крысами в любом прикиде. Как важно быть осторожными и внимательными, чутко относиться к знакам судьбы и ловить тенденции рынка по ту сторону закона. Если кратко — иметь крышу, иметь иметелей этой крыши и вовремя обновлять подписку, чтобы казалось, что все обоюдно и полюбовно. Ён запомнит эту простую истину, но вспомнит ее через полвека, сам не понимая почему не пришел к этому раньше. (Понимая, конечно).

Время близится к полуночи, еще треть пути и будет двенадцать, возле машины из неоткуда появляется человек. Ён чувствует, и внутренне, и втягивая носом воздух, что это действительно просто рабочий, который достаточно ответственный гражданин, чтобы поинтересоваться, а что это за девушка на соседнем сиденье, а почему она без сознания на интереснейшем фильме про гангстеров, Америку и любовь, погубившую треть каста. — Она просто спит, — отвечает Ён и видит, как в сомнении сходятся брови на переносице, и добавляет для убедительности, — ну, правда, спит. — Ему не верят (почему-то), обходят машину стороной и будто тянут руку, чтобы удостовериться самолично. Ён сдавленно выдыхает и смотрит на спящую рядом Джун. — Не стоит. Суицидникам не сладко приходится на седьмом кругу, — останавливает до того, как сталось бы поправимое, но весьма не вовремя. Лучше он сам. — Так, солнышко, не обессудь, — Ён аккуратно, с толикой нежности треплет Джун по щеке. Хлебные крошки в районе ключиц, пятна написанные желтым и красным, в тон смертникам на Голгофе, на кожаной куртке и безмятежность сметает в раз раздосадованный свет фиолета. Что за актриса, и не спала же, и слышала все. — Поздоровайся с добропорядочным гражданином номер два за эту неделю. Как насчет полдника? На ужин я уже заказал маргариту.

середина июня 2012 года, Сан-Диего
— Это идиотизм, — все тот же резкий, полный неприкрытого раздражения голос Джун отрывает Ёна от заполнения бланка. Он отвлекается, не доводя «естественных» до окончания, и капля индийских чернил мажет ближайшие строки. Ён опускает взгляд, придирчиво разглядывая неравные в размере буквы, вот-вот готовые пуститься в пляску Витта, и думает, что, в принципе, монотонная работа должна успокаивать, вводить в транс, заклиная душу и разум на мир-труд-май.

Латунный корпус мнется, чернила заполняют треть листа, и Ён со вздохом ставит крестик на тыльной стороне кисти — «купить новую ручку». И седативы. — Не спорю, — он подымает взгляд на Джун, подымается следом и замирает рядом с ней, по диагонали вчитываясь в заключения дока. Покорно кивает головой, соглашаясь, ведь сказанное — правда, идиотизм, возведенный в квадрат на квадрат за скобками. — От кого у нас эти сводки? — Ему не нравится качество, ему не нравится отношение исполнителя, и нужно знать, кто будет получать по рукам за плохо сделанную работу. Что Джун, что Ён из другой категории стервятников, они питаются падалью высшего сорта, не мусором, где есть рандом, где нужно тратить больше времени на огранку, когда существуют простые пути. — От Тревора, кажется? Плохо работает, — Ён вторит свои мыслям и наблюдает как фырчит Джун. Вполне оправдано, вполне в характере, и Ён гадает на кофейной гуще, когда же придет судный день, когда же ей наконец на-до-ест. Когда ей надоест по-настоящему. — М? — он опускается ниже и ближе, повторно пробегаясь по деталям заказа, и хмыкает удовлетворенно. — Резные лилии, переплетенные с ангелочками звучат заманчиво. Вот позолота ляжет убого. Как думаешь, закос под старину поправит... — Ён глотает вопрос и щелкает языком в задумчивости. Мыслями он уже на заднем дворе у своей мастерской, в окружение древесины, разномастных резцов и стамесок. Малайский падук доставят в начале недели — два дня восхождения к эшафоту, чтобы в преддверии понедельника соскочить, что ж, не так уж и плохо. А будь старина чуть покрепче, уикенд мог сложиться иначе.

— ...почему мы все это делаем?

Когда-то Джун сказала ему: «ты пес по всем признакам, кроме верности». И оказалась права и не права в равной степени. Ён часто увлекался чем-то новым. Ён, бывало, изменял своим вкусам, вкусам других людей. Однако, он навеки остается предан и един с тем, кто украл его сердце еще с ранних лет; вне зависимости от его места пребывания, от его нынешних предпочтений и интересов.

— Ты знаешь, — Джун знает. Ей может не нравиться происходящее; ей совершенно точно не нравится происходящее, но причины ясны, как божий день. И Джун знает, что Ён знает, что Джун знает. И так до бесконечности, до множества множеств, но все равно мы возвращаемся к истокам. Ён выдыхает, словно говоря, потерпи еще немного, завтра будет лучше. Их слоган издевательски мигает в ответ. "

о деталях:
— если это всё ещё не очевидно, то именно дитер убил гретхен; тут целый пласт где поиграть: совместное прошлое, которое анхарад успешно похерила, и сомнительное будущее, которое уже дитер стремится похерить.

— природу его «странностей» оставляю на ваше усмотрение, но при желание с радостью поделюсь своими хэдами на этот счет. также расскажу вам историю клана, почему сердцебит ещё и некромант тоже расскажу. остальное на ваш вкус и цвет — просто сделайте его немножко харизматичным ублюдком.

— пишу и в третьем, и в первом лице, и даже птицей-тройкой, если очень надо. объем моих постов зависит от настроения, но среднее-арифметическое начинается где-то от 3к. я ногами и руками за динамику, всратые шутки и сюжетные кульбиты в стиле «вот-это-поворот». правда страдать ради того, чтоб было, не умею и не очень приветствую.

— имя менябельно, внешность со скрипом (где ещё вы найдете такого психопата?), всё остальное можно крутить-вертеть, как душе угодно. общение предлагаю начать с примера поста, чтобы потом не было плохо обоим.

Тяжелый запах крови резонирует с удушливым послевкусием ритуальной магии. На шумном, усталом выдохе Анхарад прикрывает глаза. Последние события наслаиваются друг на друга, закручиваясь в динамичный визуальный ряд с рейтингом NC-21 (по количеству мертвых тел на квадратный метр). Пожалуй такое спрятать уже не получится.

Минимальный шанс, конечно есть, если верить словами Эдгара о некоторых своих подчиненных: «Компетентность у них что-то вроде Лох-Несского чудовища — она не существует, но им нравится говорить, что они её видели». С другой стороны, о самом Эдгаре такого сказать нельзя, что он благополучно доказывает, являясь мрачной тенью самого себя. Прежде чем столкнуться с мужем, Анхарад в последний раз смотрит на бледное тело дочери и искренне надеется, что к концу долгожданного воссоединения количество членов семьи Драйден не уменьшится.

Улыбка Эдгара, напоминающая заряженный пистолет, отчаянно хочет с этим поспорить. Не то, чтобы она всерьёз ожидала, что Эдгар спустит на тормозах некромагический ритуал с человеческими жертвоприношениями, но всё равно немножко обидно.

Хотя там где у Эдгара проблемы с доверием, у Анхарад моральный компас, как у использованного презерватива. Рано или поздно это привело бы их туда, где они есть сейчас, поэтому и причин для удивления должно быть по минимуму. Верно?

Что она могла ему сказать?

Всё понятно без слов — или они проводили тут конкурс с пиньятами, или кровожадный ритуал. Хоть Анхарад и обладает эмоциональным IQ золотой рыбки, но даже с ним несложно догадаться какой вариант предпочел бы Эдгар.

И в идеальном мире, где сплошь единороги, сахарная вата и муж с реакцией лучше, чем «бей или… бей», она бы обязательно всё объяснила. Рассказала бы в красках, каково найти собственного ребёнка мертвым в узкой кабинке клубного туалета и понять, что ты не справился с единственной, действительно важной задачей. Рассказала, как это — пытаться переиграть время, пока тебя медленно парализует ужас возможного будущего, где нет дочери.

Но прямо сейчас пытаться оправдываться, всё равно что пытаться найти опору на куске ДСП посреди океана. Все силы Анхарад уходят на то, чтобы не свалиться от усталости и не подъебнуть Эдгара на полном серьёзе жалким «Глянь на своё лицо, вот поэтому-то я тебе и не позвонила».

— Если честно, не думаю, что ты сейчас реально сможешь услышать любое из моих возможных объяснений, — уголок губ Анхарад предательских дергается, очень не вовремя намекая на ухмылку.

Не то место, не те обстоятельства, не тот человек, чтобы оценить юмор.

— С другой стороны, есть ощущение, что отложить разговор до дома ты мне тоже не позволишь. Что же делать, Эдгар?

Эдгар смотрит так, что нутро Анхарад против воли скручивается тугим узлом. Вот тебе и самодостаточная, независимая личность, а в критический момент всё равно поплыла.

Показывать собственную уязвимость не хочется по ряду нескольких причин. Во-первых, в своём нынешнем состояние Эдгар вряд ли оценит. Во-вторых, Драган и его лицо, которое можно поместить в словаре рядом с определением «психопат». В-третьих, у Эдгара инстинкт самосохранения, как у пьяного мотылька. Нетрудно догадаться, что именно её, Анхарад, эта парочка долбоклюев использует, как спусковой крючок для разжигания ещё одного конфликта. Будто тут и без этого обстановка не напряженная.

Поэтому, когда Эдгар спрашивает про Нелл, Анхарад молча отходит, демонстрируя хрупкое тело дочери.

— С ней всё в порядке, — внешнее спокойствие, с которым Анхарад говорит, всё же даёт трещину, придавая следующим словам неуместно ехидный тон. — По крайней мере, будет.

Боковым зрением она замечает, как Драган уже во всю распахивает пасть, чтобы подлить масла в огонь.

Ну конечно, блядь, именно сейчас.

Основное и нерушимое правило в нелегальной работе - это не задавать лишних вопросов. Выполнять все четко, быстро, тихо и без прецедентов. А еще - верно расценивать свои возможности и в принципе позволить себе не браться за слишком сомнительные дела, даже если предложения исходят от твоих старых знакомых. Вернее напротив - тем хуже, если предложение исходит от старого знакомого, в особенности учитывая, что ты не вспоминал о нем уже чуть более полувека.
- Фил? - Дин едва узнал голос на том конце провода и даже недоверчиво покосился на телефон. - Чего тебе нужно? Как ты вообще достал этот номер? — армейский приятель, который был пилотом в отряде спецназначения “Град”, где дампир служил в 62-м во Вьетнаме, едва ли стал бы звонить по какому-нибудь пустяковому поводу, особенно учитывая его высокую должность, занимаемую на посте военно-воздушных сил до отставного возраста, весьма почтенную цифру в паспорте и тот факт, с какой впечатлительностью и настороженностью тогда еще дерзкий, смышленый молодец Филипп Муди отнесся в принципе к сотрудничеству со сверхъественными существами.
- Ты в Нью-Йорке? Надо встретится. Приходи сегодня в бар “Барселона” после шести вечера.
— Фил, в чем дело? Объясни толком.
— Это не телефонный разговор.
Муди, будто соответствуя тому факту, что его фамилии не доставало двух букв для определения “мудила” бросил трубку. А когда Дин попытался ему перезвонить, оператор выдал, что данный номер недействителен, и от этого еще явственней воняло проблемами.

Sinistrum. A few hours later.
Двухэтажный коттедж тихо спал в опустившихся на землю сумерках. Выстроенный в стиле минувшей эпохи, он совмещал в себе все прелести подобных усадеб и строений:  ныне заброшенную красоту, простор, окружение растительностью - иными словами, удобную для наемника глушь, где ближайшие соседи находятся от тебя бездна знает за сколько ярдов, а немногочисленные жители дома заметят чужую тень среди лесной посадки вокруг территории коттеджа, слишком поздно.
Задача, за которую Фил обещал хорошие деньги, вырисовывалась достаточно простой. Проникнуть на территорию поместья и убить хозяина не должно составить практически никакого труда: дом, несмотря на все свои габариты и высокий забор, охранялся без особого усердия, вероятно с расчетом на общую запущенность и ненадобность данного коттеджа посторонним. Внутри же здания также присутствовал минимализм, плохо сочетающийся с высокими потолками, толстыми стенами и десятками квадратных метров общей площади строения, что лишь усиливало ощущение пустынной холодности. Необжитости. Тот, кого предстояло убить наемнику, очевидно не жил здесь, а решил тут просто спрятаться от своей участи и врагов, но и эти игры ему не помогли.
Дину даже не пришлось иметь дела с охраной: по какой-то причине - и, как мужчина понял чуть позже, потому, что здесь уже кто-то побывал до него - окно в кабинет хозяина на втором этаже было открыто несмотря на мерзкую сырую погоду, двое нелюдей на своем посту спали беспробудным сном, камеры оказались выключены, а жертва - средних лет плотный и нервно потеющий дядька - дочитывал книгу в своей постели, когда на его лбу нарисовалось небольшое отверстие от пули. Он только и успел, что глаза вытаращить от удивления. Не судьба покойнику было узнать, какая участь постигнет Ахава и белого кита, что даже иронично, учитывая гибель как книжного персонажа, так и читателя данного опуса.
Дину же, для закрытия дела, одной смерти было недостаточно. Убедившись, что жертва действительно мертва, и сделав для заказчика снимок на телефон в качестве доказательства своей работы, наемник взялся обыскивать дом. Более всего его интересовал кабинет, где должны были находится несколько магических безделиц особой важности, которыми жертва завладела с помощью насилия и обмана. Вещицы представляли из себя пять проклятых артефактов разной силы, которые следовало передать знающему человеку, способному снять заклятие (и этот человек имелся у Муди на примете. Дин тоже знал, к кому мог бы обратиться с подобными игрушками, но ему пока хватало своих проклятий, чтобы разбираться с чужими), или уничтожить.

- Лучше сжечь все дотла, но не позволить кому-нибудь завладеть этими вещами, - выпивая в баре стакан пива, объяснял Дину Муди, - я видел, что эта хрень способна сделать с людьми. Да и не только людьми. Думаешь чем я занимался, когда пошел в отставку? Какая-то сука прокляла мой армейский жетон и я чуть коньки не отбросил, пока не избавился от него. Как оказалось, не до конца. А теперь этот жетон гуляет по миру, вместе с еще черт знает каким количеством подобных вещей, - Фил вновь отпил из своего стакана, удерживая чужое внимание, - Позавчера я узнал, что уже несколько лет мой жетон находился на сохранности у охотника, а тому пару дней назад пустили кровь, обокрав на несколько проклятых “безделушек”. Их всего пять если быть точным. На них уже ведется охота, в то время как я, - он развел руками, указывая на свой дряхлый вид, - ничего не могу с этим поделать.

И вот, обыскивая чужой коттедж, Дин, полагаясь на описание, нашел четыре из пяти проклятых вещей. В сущности, они все хранились в одном месте - сейфе жертвы. И этот факт явственно указывал на то, что пятую вещь дампир не найдет. Этой пятой вещью должен был быть тяжелый медный браслет, однако ничего подобного ни в тайнике вора, ни в его покоях, ни на его толстых ручонках, дампир не обнаружил.
- Проклятье, - раздраженно запихнув вещи в рюкзак, прикасаясь к ним лишь через перчатки, Дин продолжил поиски. И его предположения относительно недавнего посещения коттеджем кого-то третьего подтвердились очень быстро. Грязный след на полу. Распахнутое окно. Специфический запах старого одеколона, несвойственный телу в постели.
Этот запах и привел дампира к узкой тропе между деревьями, ведущей за пределы участка. И следуя ей, пробираясь сквозь сорняки, высокую траву и кустарники, Дин добрел до более широкой полосы грунтовой дороги, где отчетливо просматривались рельефные следы шин. Совсем недавние, учитывая что здесь моросил дождь еще пару часов назад. При ином раскладе, след уже смыло бы водой. Ноябрь, что вы хотите, самый мокрый и хмурый месяц в году.
Мори следовал этой дорогой, пока она не вывела его к более оживленной улице. Собственно, здесь грунтовка заканчивалась и вскоре показалась развилка, поэтому понять в какую сторону направилась машина, и узнать, что это вообще за тачка представлялось невозможным, если бы только вдоль дороги, в ряд с посредственным мотелем не возвышалось здание магазинчика автозапчастей, у входа над которым висела камера видеонаблюдения. Магазинчик, к счастью, еще работал, и его владелец даже чинил машину на заднем дворе, так что убедить его в том, чтобы показать Дину видео с камер, оказалось нетрудно - посредством внушения.
Серая “камри” с номерными знаками штата Мэн.
- Джон, можешь пробить один номер? - Дину все время казалось, что связь в Синиструме ловила не так, как снаружи. Хуже, с помехами. А может ему только чудилось по причине того, что этот город в принципе ощущался дампиром как-то иначе. Напоминая золотую клетку, где никому из нелюдей нет нужды скрываться, но притом лишь в данном ограниченном пространстве.
А еще эти треклятые порталы… кто их придумал вообще? Каждый раз мутит от перехода подобным способом.
Дожидаясь ответа своего знакомого, Дин успел выкурить под фонарем пару сигарет, но эта задержка того стоила. Появилось имя.
Правда, это был еще не конец.
Некий Джеймсон Моррисон из Синиструма сдавал серый “камри” в аренду на один вечер. Когда Дин его навестил, тот божился, что машину взяла женщина, мексиканка: высокая, симпатичная, крепкого телосложения, черные волосы, синяк под глазом, толстовка, берцы, курит мальборо. Моррисон не знал ее настоящего имени, но описание вышло довольно красноречивым. Эта же мексиканка села за руль. И с ней был спутник в черном старомодном плаще и шляпе котелке.
Дин же недолго думал над тем, кто соответствует описанию женщины, в особенности учитывая, что названный арендодателем псевдоним “Эхо”, принадлежащий Каролине Гальярдо, он знал хорошо.

NY. Tonight.
Четыре артефакта из пяти, плюс труп - звучало не так плохо, если не знать достоверно, что именно за вещицу похитила контрабандистка со своим напарником, или кем он там ей приходился. И это ж надо было так напоротся - именно на этот коттедж, на этого человека, на этот блядский артефакт!
Заливая в своем баре пивом пока не состоявшуюся сделку и пытаясь избавится от странного привкуса тлена и железа во рту после перехода через гребанный портал, Дин сверлил взглядом собственный телефон. Встреча с Филом была назначена на утро. Так что проклятые вещицы дампир запихнул пока в свой личный крытый сейф, и раздумывал достаточно ли у него времени до необходимости связаться с Муди, чтобы успеть добыть пятый утерянный артефакт.
Ну, Гальярдо, удружила.
В глубине души нарастало раздражение и недовольство чужим поступком. Чужой работой, которая стала Дину поперек горла. Гальярдо ведь работала с ним, так какого же хрена она здесь устроила?
Допив янтарное содержимое своего стакана, Мори пролистнул контакты на мобильнике, набрал знакомый номер и дождался пока длинные гудки сменятся женским голосом.
- Мексика, не спишь? Где ты? Мне нужно с тобой поговорить. Нет, не по телефону. Есть срочное дело. Просто назови мне адрес.

На что он надеялся? Какой нормальный мужик будет о чём-то договариваться с пидором? А тут коп — и с пидором, да ещё и бандитом. Шансов — ноль. Трэвис мрачно тянет сигарету, надеясь успеть скурить если не до фильтра, то хотя бы на две трети. Не нужно быть гением, чтобы почуять ебаные качели. Этот мудила прямо сейчас раскачивает и его, и себя, и всё ведёт к… драке? К чему ещё тут можно вести? Непонятно только, нахуя ему это нужно, и чего они добьются, если набьют друг другу рожи. Скажет, что еблан Моран его не столько бил, сколько лапал? Да ну, чушь какая-то.

Но что бы это ни было, это самые настоящие качели — уж он это прекрасно знает. Чувствует, как зверь. Мира не выйдет. Перемирия — тоже.

Как и всякий драчливый уличный пацан, он несколько раз в жизни крепко получал по голове — так вот слова копа это примерно то же, как если бы его треснули чем-то тяжёлым. Он замирает. Он глохнет: слышит какие-то слова, но не понимает уже их смысла (но это не имеет значения, потому что он уже услышал всё, что нужно было услышать). Его мир сужается до узкого и прямого коридора, и на другом конце — этот мудила под прикрытием. Теперь он знает, к чему Оуэн вёл все эти качели, но сейчас всё это как будто бы уже не имеет никакого значения. Не стоило ему цеплять Трэвиса. А его мать — так тем более.

Иногда ему хочется как следует врезать очередному мудаку по роже и сказать: да, я пидор, но вот ты сейчас огребёшь от пидора — и сделать из лица отбивную. Да, я пидор, я даже на принцессу Лею в золотом бикини не дрочил ни разу. Да, да, и что с того? Вот он, я, и что дальше-то? Как то, что я пидор, помешает мне пиздить тебя, пока ты не обоссышь себе штаны?

Он не сразу выбрасывает сигарету — только когда делает несколько шагов к копу. Тогда Моран щелчком отправляет сигарету в полёт, чтобы не мешала, и, без реального замаха, чтобы у полицейского (а их всё же чему-то там учат, прежде чем выпускать на улицы) не было времени перехватить руку, бьёт в лицо.

Он не слишком смотрит, куда и как бьёт, иначе, наверное, удары были бы лучше, но в тот момент Трэвис об этом просто не думает. Получив в глаз утяжелённым парой печаток кулаком, коп не дожидается, когда получит ещё раз, а Трэвис не собирается кружить с ним под дождём, как в блядском нуаре: он просто завалит этого мудака на асфальт и отпиздит так, чтобы тот не скоро ещё начал улыбаться своей поганой улыбочкой. Без всяких хитровыебанных ударов. Вообще без хитростей. По-простому, как пиздятся до кровавых соплей на улице. Он пытается воспользоваться преимуществом этих первых секунд, когда противник не успевает собраться после удара, но коп собирается быстрее, чем от него можно ожидать — толкнуть его на землю не выходит, зато он сам как-то хитро опрокидывает Трэвиса на асфальт, и они оба шлёпаются прямо в лужи перед чёрным входом. Кажется, его бьют в лицо, но сам Трэвис этого не чувствует — он брыкается, стараясь сбросить устроившегося сверху копа, они катятся по мокрому асфальту (по шее почти сразу начинает течь за шиворот), и скоро уже Трэвис оказывается сверху, придавив говнюка к асфальту. Он снова бьёт, и этот удар приходится уже по носу. Ему кажется, что этот мудак и не сопротивляется — хотя странно, кто станет лежать и ждать, когда его угандошат?

— Не смей, сука, говорить о моей матери!

Следующий удар — по губам. Размазать бы их, раскрошить зубы: тогда-то уж точно пиздеть станет не так легко, да, мудила? Трэвис хватает его за грудки, когда тот пытается сопротивляться, дёргает и тут же толкает обратно вниз, чтобы коп приложился мотнувшейся головой прямо об асфальт. А потом он закончит начатое…

Его хватают за руку, помешав следующему удару, и Трэвис яростно рычит, но это не помогает. Ещё больше рук — его стаскивают с Оуэна, хотя он и пытается ухватиться пальцами за куртку и не позволить этого, стаскивают упорно, медленно, с пыхтением чуть ли не прямо в ухо.

— Да какого… хуя… Моран?

Только когда он слышит тяжёлое дыхание Томми, он понимает, что им понадобились какие-то реальные усилия, чтобы оттащить его от Оуэна. Может, это не отрезвляет его, но удивляет — а когда удивляешься, всё равно слегка остываешь. Он мотает головой, пытаясь отбросить с лица намокшие волосы, дёргается из чужих рук, но уже без прежнего пыла, скорее проверяя, держат ли его до сих пор, и выплёвывает, вперив взгляд в Оуэна.

— Нехуй задевать мою мать, — цедит он сквозь зубы.

В этот момент он забывает даже о том, что этот придурок — забравшийся в банду коп. Наверное, даже не повисни у него на плечах два человека, он бы уже не бросился на Оуэна, но это не мешает ему хотеть продолжения. Он ещё раз дёргает плечами под тираду Томми о том, какой он долбоёб без башки и минимального чувства юмора.

Пиздит как дышит. У Трэвиса есть чувство юмора — просто не такое ебаное.

— Ладно, блять, ладно, я в порядке, я спокоен!

Рёбра слегка ноют, когда он пытается стряхнуть с себя руки. Он гадает, надо ли ему сейчас извиняться перед этим мудаком, из-за которого всё и случилось. Оуэн, в отличие от него, не мелкая рыбёшка, и для всех он важнее какого-то придурка, единственное достоинство которого — махать кулаками. Но по всем простым понятиям Моран прав. Хуже было бы, только назови его Оуэн пидором, а это…

Об этом можно и умолчать.

Спустя, примерно, минут десять, меня, наконец-то, пригласили в кабинет руководителя. Я быстро пошла за администратором, отстукивая каждый свой шаг звонким ударом каблуков о кафельный пол. Это придавало некоторую уверенность, а еще увеличивало мое, и без того, чрезмерно раздутое самомнение. Именно поэтому, оказавшись у нужных дверей и, пропуская мимо ушей какие-то там инструкции и нотации от администратора, я, без стука, оказалась внутри и замерла, встречаясь взглядом с владельцем этого заведения. Честно, я ожидала кого-то намного старше. Почему-то мне казалось, что он обязательно должен был быть каким-то скользким и мерзким старичком лет за шестьдесят. Но быстро окинув мужчину взглядом с ног до головы, я сделала вывод, что ему лишь слегка за тридцать. Да и выглядел он весьма привлекательно. Не скажу, что именно такие были в моем вкусе, но было в нем что-то такое, что притягивало к себе, как магнит. И я, будто бы попав в его плен, просто не могла отвести взгляд.

— Добрый вечер, мисс… Норвуд, если я не ошибаюсь, — его легкая улыбка лишила дара речи. А от низкого и бархатного голоса, буквально подогнулись коленки. Вся моя уверенность куда-то испарилась и все, что я могла – лишь молча смотреть на него. Меня даже почти не удивил тот факт, что он откуда-то уже знал мою фамилию, хотя, я была полностью уверена, что еще никому здесь не представлялась. Но, быть может, он видел мои выступления ранее?

— Прошу присаживайтесь и позвольте представиться. Эд Готфрид, — его любезность подкупала, а предложение присесть, было, как нельзя, кстати. Еще немного, и он бы заметил, как дрожали у меня ноги от каждого произнесенного им слова. Я с радостью расположилась в кресле напротив стола, наблюдая за тем, как он разливал по стаканам виски. Не самый любимый напиток, но если это обязательное условие собеседования – я была готова его выполнить. Я вообще уже на многое была готова, продолжая разглядывать его и пытаясь понять каким человеком он был. Непонятным образом, он располагал к себе одним лишь своим видом. Ну еще немножечко пугал. Однако, вопреки странному чувству, будто бы я оказалась в одной клетке со львом, я продолжала сидеть с ним в одном кабинете. Наедине.

— Ненавижу условности. Гораздо приятнее, когда собеседование приходит в непринужденной обстановке, — он облокотился о стол и вдруг оказался слишком близко. В комнате как будто стало жарче, а мое платье ниже колена, внезапно, показалось до абсурда консервативным. Эд же протянул один стакан, будто бы случайно коснувшись моих пальцев своими. Тело сразу же, предательски, покрылось мурашками. Я слегка потянула бокал на себя, желая прервать этот незначительный физический контакт, но владелец ресторана не спешил его отпускать, — Вам же уже исполнился двадцать один год?

В моих глазах на долю секунды вспыхнул ужас, что магия не сработала, но я быстро взяла себя в руки и прислушалась к ощущениям. На запястье чувствовалось легкое тепло от браслета – значит заклинание успешно работало. Возможно, мистер Готфрид всего лишь проявлял осторожность или же это была банальная вежливость. Многим женщинам хотелось скрывать свой возраст в меньшую сторону. Кто знает, может мне хотели сделать комплимент. Я слегка кивнула и, все-таки, проявив немного настойчивости, забрала напиток из рук мужчины. Слегка улыбнулась в знак благодарности и сделала небольшой глоток горячительной жидкости, чтобы смочить горло и вернуть себе способность разговаривать.

— Разумеется, есть, – произнесла я стараясь управлять каждой ноткой своего голоса, чтобы он не услышал в нем дрожь, — В моем резюме все указано, — не разрывая зрительный контакт, я пошарила рукой по своей маленькой сумочке и, наощупь, вытащив нужную распечатку, протянула мужчине, чуть подавшись вперед. Он принял документ и слегка потянул на себя, но я не спешила ослаблять свою хватку, повторяя его ход с бокалом, — Вы ведь понимаете, что это всего лишь сухие факты. Куда больше обо мне скажет мой голос, как только Вы устроите мне прослушивание, — сердце отстукивало бешенный ритм, но внешне я старалась выглядеть спокойно и уверенно. Готфрид смотрел на меня сверху вниз, продолжая молча разглядывать, как будто хотел увидеть больше, чем мог. Словно пытался забраться под кожу. Препарировать без ножа. Мне стоило бы ужаснуться и убраться из этого кабинета и ресторана к чертовой матери, но я была словно очарована и загипнотизирована.

— Я ведь творческий человек и, таких как я, оценивают по результатам, которые можно услышать, увидеть, — я говорила нарочито медленно и перед последним словом сделала небольшую паузу, а затем произнесла чуть тише, — потрогать… — мои пальцы соскользнули с фальшивого резюме и я откинулась обратно на спинку кресла, — Зависит от того, какого рода деятель искусства Вам нужен, — сделав еще один глоток из стакана, чтобы придать себе смелости продолжать эту игру в гляделки, я провела языком по нижней губе, как будто бы слизывая с нее остатки виски. Готфрид неотрывно следил за мной взглядом, полным превосходства и с этой своей ухмылкой, застывшей в уголке губ. Мне, вдруг, до чертиков захотелось стереть ее с его лица, притянув мужчину к себе за галстук, а потом повалить на его же широкий стол.

Но я напомнила себе, что моя гордость всегда была сильнее желаний, поэтому я вжалась в кресло, стараясь остыть, и надеялась, что выгляжу не слишком жалко. Я первая отвела взгляд, оставляя победу в этой битве в за ним. Как в шахматах жертвовали пешку ради победы в войне.

Пока Готфрид изучал мое изящное вранье, я решила оглядеться и оценить обстановку, в которой оказалась, но взгляд то и дело возвращался к хозяину этой комнаты, словно я была крохотным ломтиком железа, а он огромным магнитом. До сих пор, мне всегда удавалось держать ситуацию под своим контролем и упиваться властью над любыми мужчинами, которые мне встречались, но этот чертов кадр будто бы нарочно ломал мою статистику, оставляя жалкую роль второго плана. Оставалось только надеяться, что Готфрид даст мне возможность себя проявить. В любом из возможных смыслов.