[indent] Ён откидывается на спинку стула, заламывает руки за шею и ведет головой из стороны в сторону в мнимых попытках стереть усталость. Хрустит, пока чернильный блеск меркнет на краях стекляшки в сорок карат; навскидку. Джун крутит камень в руках без особой вовлеченности в процесс, оценивающе цокает и Ён вторит ей, прищелкивает языком, словно подтверждая сказанное. Расчет за определенный тип услуг берет свое начало в кошельке заказчика и заканчивает явно не в мягком бархате и малахитовых стенах. Ён подвигается ближе, упирается локтями в стол и бездумно скользит глазами по увлекательным теням от резьбы на шкатулке, самому изделию, кочует по всему незваному на письменном столе, пока не упирает взгляд в Эрин Морган.

[indent] «Бонус» — говорит Эрин. Задаток, ценой и ценностью превышающий оплату счета-фактуры на художественное воплощение всех ее затаенных желаний и изысков стандартного набора. «Приносит удачу» — льет дальше. Так сказали Эрин, уверили, что стоит только пожелать и вселенная услышит, и под дудку крысолова притянет фортуну, удачу и фатум в едином обличье; неволей, но главное — результат. «Брак, но стоящий» — разбирайтесь своими силами, ее дело — предложить, заинтересовать, бросив собакам кость; остальное — уже на усмотрение псов. Только согласие — обязательно. Любопытный поворот, о котором стоит подумать шире.
[indent] Ён упирается большим пальцем в губу, прикусывая его — привычка, бесполезная, но прошедшая с ним чуть больше, чем Джун. Выражает степень задумчивости, где-то между псевдо и закосом в превосходительной степени. Ён прищуривается, открывая шквальный огонь «вопросами на интуицию». Около правды, скользя по граням слов и фраз Эрин Морган, где спустя десять минут плотного разговора, бедняжка сдает с поличным друзей друзей, что поведали истинный промысел «Mortis»; подружек этих друзей, которые не столько навели Эрин на правильную мысль, сколько подсказали способ как достичь желаемого, предварительно затарившись безусловно нужной и раскрывающей все необходимые чакры ерундой из лавки в Чайна-Тауне; контакты этой самой лавки, откуда, к слову, «камушек» из малахитовой шкатулки; и еще с десяток полезных до пяток связей, которые никак не мэтчились с изначальным запросом. Однако, Ён не жалуется, просматривая собственноручно составленный контракт в разы внимательней, чем видевшая его впервые Эрин, красивым росчерком отдавшая себя «Mortis» вчистую. Впрочем, тридцать семь минут предварительных ласк и двадцать сверху можно было потратить на что-то более вразумительное. — Что ж, миссис Морган, — Ён едва ощутимо сжимает тонкую ладонь, поданную явно не для рукопожатия, и жестом указывает в сторону выхода, попирая приличиями и установленным обществом порядком. — Наш администратор свяжется с вами ближе к завершению всех сопутствующих процессии приготовлений. — Ён исправляет свой намеренный промах предупредительностью и провожает Эрин Морган до дверей. Его рука скользит меж лопаток женщины, упирается где-то в середину спины и надавливает чуть сильнее, побуждая сделать первый шаг за порог прежде, чем в она успеет открыть свой очаровательный рот повторно. — Ждите благих новостей.

[indent] — Что думаешь? — Ён тянет из кармана рубашки примятую пачку, достает себе сигарету, не спрашивая протягивает и Джун. Щелчком прикуривает, прожигая основу чуть больше положенного. — Нужно просмотреть связь по которой она вышла на нас. И сделать вывеску менее примечательной, — уголок губ приподнимается в легкой ухмылке. Ён тянет носом воздух — запах уже ощущался — и глубоко затягивается, наслаждаясь вкусом и горечью табака. — А шкатулка занятная. Схожу-ка я за кофе и загляну по дороге в ту лавку. — Ён делает очередной вдох-выдох, наполняя легкие дымом, и кивает своим словам покладисто, мол и то верно, что ж ходить вокруг да около, сбегает он. Нужное место — в паре кварталов от Гаслампа, что едва ли не центром города считается. А они — «Mortis» — явно не в центре.  — Тебе холодный американо со льдом? К слову, про администратора я не шутил, там парочка резюме у тебя на столе. Выбери на свой вкус, — буквально. Мало ли, вдруг не подойдет в будущем — что добру пропадать. — Не скучай. — Скучай-скучай, Джунни.

в квартале от лавки всякой всячины «Hyakki Yagy»
[indent] Тело ломит. Ломит, как после добротной драки. Сперва Ён слышит собственный вздох, потом ощущает жжение в стертых ладонях. — ...поторопись пока он не очухался. — Рядом вибрируют голоса, но сквозь звон в ушах прорывается один белый шум. Фон кривляет кого-то, Ён не понимает кого, даже не пытается уловить. Ён слегка в шоке, Ён отходит от шока, когда находит себя на земле рядом с черной «бэхой» с примятым капотом, таким же, как и пачка сигарет в его кармане. — Уже очухался? Так быстро? Валим скорее, — взгляд скользит по первой полосе и, не найдя ничего занятного, соскакивает; перемещается вниз, на правую руку, где серебряный обод жжет раскаленным прутом, пока сила жнецов сращивает ребра. Звук резво срывающихся в забег шин припадает на момент принятия Ёном горизонтального положения. Вот так, на раз выворачивая нутро другого, не может определить ощущения своего собственного тела: ломит, но ломит все целиком, без ощущения отдельно рук и ног, или даже головы. — Черт, — автоматом достает пачку, достает одну из двух уцелевших сигарет и кидает в рот. Щелкает пальцами, прикуривая, и терпеливо игнорирует голос разума. Ёну везет, стечение обстоятельств иль финт судьбы, но людей вокруг немного, один, два и обчелся. Хороший знак, однако, он все равно позвонит Джун, сразу, как только найдет мобильный. — Пресвятая Изанами, чертов июнь, — усмешка съедается дымом, Ён давится и откашливается в два «кха». Подбирает телефон с треснутым экраном у обочины и проверяет на фарт; рабочим оказывается. Ён хмыкает и раздумывает насколько фартовым окажется он.
[indent] Пятый по счету гудок разбивает безукоризненное «ну?». «Чего надо? ты же только что ушел» — с марского на человеческий. — Представляешь, меня сбил автомобиль, — расстроенный вздох «почему же не насмерть» молчит между строк. Слишком много кавычек на такой короткий абзац, скажи же? Ён тоже так считает, пока на паузе растягивает затяжку на две. — Ага, ха-ха. К первому нужно про связь добавляется нужно номер два — просмотреть камеры на стыке Айленд авеню и Маркет стрит. Помимо уличных, записи могут быть у кофейни «Au revoir», прачечной без вывески и магазина видеоигр «Non-stop». Я счастливчик, — зажав сотовый плечом, Ён меняет докуренную сижку на новую и не глядя бросает пустую пачку в мусорный бак. Зато при смене рук отмечает потерю. Помимо его уязвленной гордости. — И номер черной «бмв» сможешь выторговать с мегапикселов? Кажется, я забыл свой перстень-печатку в кармане у одного из ребяток. Секунду, — Ён останавливается возле фургончика с кофе, отдающими вайбами восьмидесятых: «пацифик» на капоте, широкие линии и цветы вдоль кузова в мнимых попытках скрыть ржавчину выглядят сомнительно, но, — один латте макиато и американо со льдом. — Ён отходит на пару шагов, приваливается спиной к рисованной маргаритке, чтобы продолжить звонок. — Думаю, стоило взять шкатулку с собой. Привезешь? Я и твой кофе будем ждать в лавке. Шествие сотни дем... — мобильный не хочет слушать ответ Джун и сбегает, уходит по-английски, не прощаясь. Ён устало трет переносицу, делая последнюю затяжку прежде, чем везение закончится окончательно. — Ваш заказ готов.
[indent] Лавандовый раф и колд-брю с содовой совсем не походят на то, что он заказывал.

[indent] Бонус выглядит подозрительным.

[indent] Не сам алмаз, но принцип его получения. Большой, явно дорогой [хоть точную его ценность еще только предстоит выяснить в антикварной лавке] и отчего-то совершенно не нужный своей владелице. Той самой, что едва ли пару минут назад жаловалась на свое положение и недвусмысленно намекала на необходимости упокоить на удивление бодрого и пышущего здоровьем супруга. Эрин Морган могла его продать и выручить приличную сумму денег, с лихвой покрывшую бы полугодовой отдых где-то на райских островах с одним [или даже парочкой] неутомимых любовников. В общем-то, она могла купить этот остров и заявиться в Агенство эксклюзивных ритуальных услуг «Мортис» с деловым предложением бартера. Скорость, в общем на бонусы сверх-уговоренной оплаты. «Если вы приедете на этот остров, я дам вам поплавать бесплатно. Рыбок половить и так далее»  или что-то вроде этого. Никто не удивился бы. С алмазом или без, Эрин могла делать все, что взбредет ей в голову. Просто подумать, захотеть и отвалить солидную сумму исполнителю. Вообще-то, если вдаваться в детали, муж мешал ей разве что фактом своего существования, мирно находясь рядом и осыпая привередливую супругу всеми благами. Эрин могла бы и потерпеть, но она привыкла получать все. Ее раздражал не столько Мистер Морган, сколько сам факт отсутствия желаемого результата. И она отказывалась смириться. Во всем остальном, хорошим утешением были безлимитные «виза» и «мастер кард». Она могла обновить гардероб, без зазрения сменив свои винтажные и мега эксклюзивные «Диор» и «Прада» на такие же, но новые [любопытная манипуляция, учитывая истинный смысл винтажных вещей, однако, как говорится «у богатых свои причуды»]. Купить новый автомобиль или положить деньги в банк на Каймановых островах до востребования в связи с чрезвычайной ситуации. В конечном счете, кто знает сколько еще проживет Мистер Морган, если Агенство эксклюзивных ритуальных услуг «Мортис» откажется брать за сверхурочную и, к тому же, не слишком интересную работенку.
[indent] Насколько же отчаялась Эрин Морган, что решила отдать дорогой алмаз в качестве бонуса за гарантию исполнения рутинной работенки?

[indent] Эрин Морган едва ли может позволить себе другие методы.
[indent] Не то чтобы она не пыталась, без зазрения совести рассказывая о каждом из неудачных «раундов». Сама она использовала другое слово, однако ее упорство и желание финализировать брак, увенчав его громкими похоронами, сделало свое дело. Теперь, в рамках разговоров, не покидающих стены Агенства, Эрин именовалась никак иначе чем «боец». Соответственно, сами ее истории стали частью одного боя, как будто разделяя его на раунды. Так было проще, а еще, намного забавнее. Эрин пыталась, насколько это было возможно и так или иначе терпела поражение, не смотря на все старания и тщательную подготовку.
[indent] Так, в первый свой раунд Мистер Морган умудрился избежать автомобильной аварии, чудом справившись с управлением эксклюзивного мерседеса с заранее испорченными тормозными колодками. Сложно даже представить как. Но факт остается фактом. Что самое забавное, мужчина даже не заметил что что-то не так. Эрин же, сочла это досадным стечением обстоятельств, списав все на прихрамывающий навыки работы со сложными механизмами. Не стоит пускать собственную судьбу на самотек и верить статьям из интернета и уж тем более отдавать дело на откуп незнакомцев с сомнительных форумов. В следующий раз супруга Мистера Моргана была готова и доверила судьбы дражайшей половины в руки профессионала. Впрочем, и этот раунд не увенчался успехом. Проверенный исполнитель провалился, буквально «пролетев» мимо намеченной цели в окно третьего этажа офисного здания в центре бизнес-района Чикаго. Как итог: Мистер Морган в неведении, несостоявшийся убийца —в гипсе по самые мочки уха, а Эрин, как само собой разумеющееся, в слезах. Были и другие попытки. Третья, четвертая и пятая — провалились посколько Мистер Морган передумал ехать в командировку. Шестая и седьмая — были сорваны внезапными изменениями стабильного на протяжении десятка лет расписания. Восьмая и девятая — оказались настолько постыдными, что Эрин даже не хотела их вспоминать. Десятая. Одиннадцатая. «Мортис» оказался двенадцатым.
[indent] — Странная она, — Джун провожает новоиспеченную клиентку взглядом, без особого интереса рассматривая подписанные размашистым почерком листы. — Оставь холодный американо себе, я буду капучино.

.     .     .     .     .

[indent] — Представляешь, меня сбил автомобиль
[indent] — Не то чтобы я сомневалась в твоих способностях, —  Джун пересекает холл нового здания «Мортис» проходя мимо пустого стола, за которым должен восседать администратор. Сам факт покупки огромного здания в дорогом районе Чикаго, был более чем очевидной подсказкой. «Мортис» будет расширяться и пусть сейчас этот хол пустует, а кресло к столу потерялось где-то на складах службы доставки, рано или поздно придется уступить и согласиться нанять администратора. Она просто не хочет мириться со стопками бумаг, коими уже который день завален ее стол. Оба стола, тот что в кабинете не остался в стороне, пусть даже Джун проводит не более часа в стенах «показательного» офиса. Кто-то должен разбирать горы хлама и писать отказы. Сейчас, ее единственная задача запустить в одного конкретного гончего статуэткой Инков, ранее украденной из музея где-то в Мексиканской глуши. Джун уже создала бота, но даже это не избавляло от мейлов, факсов и писем. В конечном счете, администратор был не худшей из возможных идей и все же, все папки с резюме потенциальных сотрудников улетели в шредер как только за Ёном закрылась дверь.

[indent] — И чем ты был так занят, что не заметил машину? Балда.

.     .     .     .     .

[indent] Джун пересекает многолюдную улицу, чудом разминувшись с двумя идиотами в строительных костюмах, устроившими игру на выживание со случайными прохожими, которые по «счастливой» случайности оказались на «нужной» стороне улицы. Громко ругаясь, один из них закрепляет сомнительную конструкцию, удерживающую металлическую балку, в то время как напарник суетливо напоминает о «внезапно» наступившем времени ланча. Пара шагов, шкатулка с алмазом летит на тротуар в тот самый миг, как один из прохожих торопливо лавирует между строительными конструкциями, суетливо ускоряя шаг.
[indent] — Извините, не заметил!, — мужчина скидывает рюкзак службы доставки и быстро подбирает шкатулку и алмаз, отдавая их Джун. Занятый своими мыслями он едва ли заметил что держит в руках. Мара могла бы оторвать нахалу голову, однако, серые круги под глазами и мятая зеленая толстовка явно свидетельствовали о и без того убогой жизни. Ругнувшись, Джун закидывает камень обратно. Она никогда не любила выходить на улицу до захода солнца. Слишком много людей. Осколок черного солнца защищал от дневного света, но не от идиотов.
[indent] Пронзительный крик.
[indent] Джун отрывается от экрана телефона, подходя ближе к внезапно образовавшейся в нескольких метрах толпе зевак. Металлическая балка, плохо зафиксированная на сомнительного вида конструкции все же упала, придавив рыжего паренька насмерть. Зеленая толстовка медленно окрашивается в багряный. Рядом из рюкзака доставки вывалились чьи-то спагетти в соусе болоньезе.
[indent] Так себе упаковали.
[indent] — День сегодня… все — хуйня, давай сначала, — она останавливается возле фургончика с кофе, швыряя шкатулку на небольшой столик акурат между двумя стаканами с кофе. Достает сигарету. Джет пару секунд, прежде чем Ён провернет свой излюбленный фокус. Выпускает струйку дыма.
[indent] — Мало того, что собрала все возможные и не очень пробки, дважды чудом разминулась с идиотами, решившими ехать на красный посреди интенсивного трафика и чуть не сломала ногу, едва не провалившись в открытый люк, — облачко сизого дыма растворяется рядом с не особо довольным данной компанией баристой, — так еще и паренька, обогнавшего меня в квартале отсюда, придавило металлический балкой, — Джун не было его жаль. Она едва ли жалела хоть одну живую душу. Но любые промедления, особенно если они были связаны с полицией, грозили задержками и, как следствие, потерей времени и денег. За три с лишним сотни лет вкусы могут поменяться, однако в этом она была стабильна, ровно как и всегда. Никто не хочет терять деньги.
[indent] Джун качает головой. Едва ли, подобное было нормой для «Мортис».
[indent] — Я смотрю твой день не лучше, — она хватает стакан и делает глоток кофе, тут же выплюнув его обратно, — Это еще что за дичь?!
[indent] — Наш фирменный колд брю с тоником, — голос бариты звучит обиженно.

Кукольная мордашка Рут рассечена от аккуратной маленькой челюсти до середины щеки – ещё чуть-чуть, и лезвие ножа бы поддело нижнее веко в попытке выковырять её очаровательный голубой глаз. Она старательно залепила порез пластырем – залечить его полностью не помогла даже магия. Крохотная балеринка Фойгт стоит над пюпитром с выправкой оловянного солдатика, пытается натянуть на лицо привычную нервную улыбку, но боль не позволяет. Рут кривит губы и от собственного бессилия готова расплакаться. Говорит еле слышное «девочки, потише».

Ундины переложили инструменты поудобнее и начали сплетничать, нелепо хихикая и тыкая друг друга смычками в тоненькие плечи. Маленький симфонический оркестр превратился в гомон девичьего клёкота. Если опустить строгие правила воспитания в их общине и конкретно этом пансионе для девочек, могло показаться, что даже галдёж этих существ напоминал чистой воды искусство: голоски сливались в унисон стремительных обсуждений, точно ручьи, раздражаясь всплесками звонкого смеха.

Герта сидела позади своих «сестёр», склонив голову к изгибу арфы. Со спины все они казались совершенно одинаковыми — светловолосые безвкусные суррогаты. Она редко принимала участие в беседах, потому что набор тем у юных стерв не отличался разнообразием, но сейчас звучащие на перебой шепотки вводили её в заметное недоумение и порядком раздражали: при врождённом нежелании быть частью этой семьи, упускать новости на повестке дня Руди не любила.

— Ирма, а…

«А что они обсуждают?» — рослая рыжая Ирма со скрученной валторной, стоящая у самого края духовой группы инструментов, перехватывает её вопрос быстрее и выдаёт ответ. У рослой рыжей Ирмы, обделённой и стройностью, и пленительной красотой игра на опережение и смекалка были единственными способами поравняться с теми, кто берёт глупым личиком.

— Увидели какого-то мужика во дворе и теперь галдят без умолку, — Ирма лениво сунула руку в медное горло инструмента, словно норовила вырвать трубе все внутренности в одну хватку, и со вздохом пошла в сторону подоконника к баррикаде футляров с разяплянынми ртами. От стен коридора эхом откалывается стук каблуков «матери» — судя по всему, занятие на сегодня окончено, — живого.

Крайне важное уточнение: если мужчина в компании Терезы Винтер и любой из её воспитанниц жив, значит, ценность его состоит не только в возможности к репродукции. Тереза встаёт в центре комнаты и тактично напоминает им о правилах – Герта чувствует, как сосредоточенный взгляд «мамы» задерживается на ней излишне долго. Под зеленью этих глаз, так похожих на собственные, девочке моментально становится неуютно, но подтекст красноречивого взора читается донельзя отчётливо – «Не смей в это лезть».

В отличии от Луизы и Табиты, Герта везучая – от нападавших ей остался только синяк на левом запястье. Сначала пропала одна из «старших» ундин: последний раз Оделию видели возле родильного дома в Городе, и с тех пор заведующая их «колыбели» перестала выходить на связь. Затем Рут потеряла сразу двух девочек уже на Земле. Она помнит панику и страх – тело цепенело и ноги двигались скорее по инерции. Через пальцы Рут, приложенные к щеке, кровь струилась прямо на светлое платье. Кожа от пореза расползалась, как их мнимое ощущение безопасности.

Герта хорошо запомнила лицо человека, которому Фойгт воткнула каблук в левый глаз, и дальше шла прихрамывая, шлепая босой ступней по тесным переулкам.

Проходя мимо не до конца закрытой двери в кабинет Терезы, она отчётливо расслышала что-то про превышение самообороны и «мы не нуждаемся в помощи полиции, герр Рихтгофен». Слишком любопытная Гертруда любила совать свой нос куда не надо. Например, так однажды узнала, что Тереза – её родная прабабка, и вопрос об обособленном отношении к своей крайне проблемной персоне отпал сам собой. Несмотря на безмолвное предупреждение «матери», всё равно пристроилась ближе к тонкой щели, но рассмотрела лишь чужую спину. Спокойную беседу нарушала только Рут – обычно спокойная и ласковая, она неистово доказывала мужчине, что просто защищалась. Фойгт не кричит: её голос дрожит, с каждым словом ундина вот-вот готова сорваться и расплакаться, вот только выдержка у этой с виду хрупкой и безобидной женщины была по-настоящему солдатской – до смерти и перерождения Рут работала медсестрой в полевом госпитале. О войне она помнит столько же, сколько о том, почему покончила жизнь самоубийством – эти воспоминания делают её сильной и уязвлённой одновременно; делаю Рут собой.

Как только Тереза говорит скупое «достаточно, фрау Фойгт», Герта на цыпочках и как можно скорее торопится к лестнице, пытаясь обогнать стук каблуков спешно удаляющейся из кабинета Рут – девочке не нужны очередные нравоучения о том, насколько легкомысленно она влезает в проблемы якобы взрослых. Ей прекрасно известно, что происходит. Луиза, Табита и Оделия снятся ей уже которую ночь с глазами выброшенных на побережье рыб. Они плавают раздутыми животами кверху в тесном мутном аквариуме, а Герта не может разобраться в своих ощущениях – её «сестры» умирают или уже мертвы? Этот человек явно не из простого отделения федеральной полиции – таких Тереза отводит от своей семьи без особого усердия и не тратит драгоценное время на бессмысленные беседы.

Когда они последний раз были в Синиструме, «мать» нанесла визит в детский дом – чужое потомство Тереза взращивала также трепетно, как и собственное. Может, любовь эта женщина уже триста лет не воспринимает явлением позитивным, но прекрасно осознает силу этого чувства – и созидательную, и разрушительную. Дети не должны быть ничьими, поэтому, когда ей говорят: «Мисс Винтер, зачем вам лишние рты?», свирепость взгляда «мамы» Герта ощущает затылком, пусть он и направлен не на неё. Тереза вежливо отвечает, что не будет спонсировать ни варварство, ни рабство и «в следующий раз наша встреча пройдёт в совершенно других обстоятельствах».

Рэтин - звероподобная раса со способностью ее представителей обращаться в крысу.
Юркие, верткие, быстрые, ловкие. Обладатели повышенной скорости рефлексов, чутья на опасность, ночного зрения, острого обоняния и регенерации. Устойчивы к ядам.
Отличные землекопы, под землёй ориентируются не хуже, чем люди - в городах и с навигаторами.
Средняя продолжительность жизни - 150-200 лет.

Основное и нерушимое правило в нелегальной работе - это не задавать лишних вопросов. Выполнять все четко, быстро, тихо и без прецедентов. А еще - верно расценивать свои возможности и в принципе позволить себе не браться за слишком сомнительные дела, даже если предложения исходят от твоих старых знакомых. Вернее напротив - тем хуже, если предложение исходит от старого знакомого, в особенности учитывая, что ты не вспоминал о нем уже чуть более полувека.
- Фил? - Дин едва узнал голос на том конце провода и даже недоверчиво покосился на телефон. - Чего тебе нужно? Как ты вообще достал этот номер? — армейский приятель, который был пилотом в отряде спецназначения “Град”, где дампир служил в 62-м во Вьетнаме, едва ли стал бы звонить по какому-нибудь пустяковому поводу, особенно учитывая его высокую должность, занимаемую на посте военно-воздушных сил до отставного возраста, весьма почтенную цифру в паспорте и тот факт, с какой впечатлительностью и настороженностью тогда еще дерзкий, смышленый молодец Филипп Муди отнесся в принципе к сотрудничеству со сверхъественными существами.
- Ты в Нью-Йорке? Надо встретится. Приходи сегодня в бар “Барселона” после шести вечера.
— Фил, в чем дело? Объясни толком.
— Это не телефонный разговор.
Муди, будто соответствуя тому факту, что его фамилии не доставало двух букв для определения “мудила” бросил трубку. А когда Дин попытался ему перезвонить, оператор выдал, что данный номер недействителен, и от этого еще явственней воняло проблемами.

Sinistrum. A few hours later.
Двухэтажный коттедж тихо спал в опустившихся на землю сумерках. Выстроенный в стиле минувшей эпохи, он совмещал в себе все прелести подобных усадеб и строений:  ныне заброшенную красоту, простор, окружение растительностью - иными словами, удобную для наемника глушь, где ближайшие соседи находятся от тебя бездна знает за сколько ярдов, а немногочисленные жители дома заметят чужую тень среди лесной посадки вокруг территории коттеджа, слишком поздно.
Задача, за которую Фил обещал хорошие деньги, вырисовывалась достаточно простой. Проникнуть на территорию поместья и убить хозяина не должно составить практически никакого труда: дом, несмотря на все свои габариты и высокий забор, охранялся без особого усердия, вероятно с расчетом на общую запущенность и ненадобность данного коттеджа посторонним. Внутри же здания также присутствовал минимализм, плохо сочетающийся с высокими потолками, толстыми стенами и десятками квадратных метров общей площади строения, что лишь усиливало ощущение пустынной холодности. Необжитости. Тот, кого предстояло убить наемнику, очевидно не жил здесь, а решил тут просто спрятаться от своей участи и врагов, но и эти игры ему не помогли.
Дину даже не пришлось иметь дела с охраной: по какой-то причине - и, как мужчина понял чуть позже, потому, что здесь уже кто-то побывал до него - окно в кабинет хозяина на втором этаже было открыто несмотря на мерзкую сырую погоду, двое нелюдей на своем посту спали беспробудным сном, камеры оказались выключены, а жертва - средних лет плотный и нервно потеющий дядька - дочитывал книгу в своей постели, когда на его лбу нарисовалось небольшое отверстие от пули. Он только и успел, что глаза вытаращить от удивления. Не судьба покойнику было узнать, какая участь постигнет Ахава и белого кита, что даже иронично, учитывая гибель как книжного персонажа, так и читателя данного опуса.
Дину же, для закрытия дела, одной смерти было недостаточно. Убедившись, что жертва действительно мертва, и сделав для заказчика снимок на телефон в качестве доказательства своей работы, наемник взялся обыскивать дом. Более всего его интересовал кабинет, где должны были находится несколько магических безделиц особой важности, которыми жертва завладела с помощью насилия и обмана. Вещицы представляли из себя пять проклятых артефактов разной силы, которые следовало передать знающему человеку, способному снять заклятие (и этот человек имелся у Муди на примете. Дин тоже знал, к кому мог бы обратиться с подобными игрушками, но ему пока хватало своих проклятий, чтобы разбираться с чужими), или уничтожить.

- Лучше сжечь все дотла, но не позволить кому-нибудь завладеть этими вещами, - выпивая в баре стакан пива, объяснял Дину Муди, - я видел, что эта хрень способна сделать с людьми. Да и не только людьми. Думаешь чем я занимался, когда пошел в отставку? Какая-то сука прокляла мой армейский жетон и я чуть коньки не отбросил, пока не избавился от него. Как оказалось, не до конца. А теперь этот жетон гуляет по миру, вместе с еще черт знает каким количеством подобных вещей, - Фил вновь отпил из своего стакана, удерживая чужое внимание, - Позавчера я узнал, что уже несколько лет мой жетон находился на сохранности у охотника, а тому пару дней назад пустили кровь, обокрав на несколько проклятых “безделушек”. Их всего пять если быть точным. На них уже ведется охота, в то время как я, - он развел руками, указывая на свой дряхлый вид, - ничего не могу с этим поделать.

И вот, обыскивая чужой коттедж, Дин, полагаясь на описание, нашел четыре из пяти проклятых вещей. В сущности, они все хранились в одном месте - сейфе жертвы. И этот факт явственно указывал на то, что пятую вещь дампир не найдет. Этой пятой вещью должен был быть тяжелый медный браслет, однако ничего подобного ни в тайнике вора, ни в его покоях, ни на его толстых ручонках, дампир не обнаружил.
- Проклятье, - раздраженно запихнув вещи в рюкзак, прикасаясь к ним лишь через перчатки, Дин продолжил поиски. И его предположения относительно недавнего посещения коттеджем кого-то третьего подтвердились очень быстро. Грязный след на полу. Распахнутое окно. Специфический запах старого одеколона, несвойственный телу в постели.
Этот запах и привел дампира к узкой тропе между деревьями, ведущей за пределы участка. И следуя ей, пробираясь сквозь сорняки, высокую траву и кустарники, Дин добрел до более широкой полосы грунтовой дороги, где отчетливо просматривались рельефные следы шин. Совсем недавние, учитывая что здесь моросил дождь еще пару часов назад. При ином раскладе, след уже смыло бы водой. Ноябрь, что вы хотите, самый мокрый и хмурый месяц в году.
Мори следовал этой дорогой, пока она не вывела его к более оживленной улице. Собственно, здесь грунтовка заканчивалась и вскоре показалась развилка, поэтому понять в какую сторону направилась машина, и узнать, что это вообще за тачка представлялось невозможным, если бы только вдоль дороги, в ряд с посредственным мотелем не возвышалось здание магазинчика автозапчастей, у входа над которым висела камера видеонаблюдения. Магазинчик, к счастью, еще работал, и его владелец даже чинил машину на заднем дворе, так что убедить его в том, чтобы показать Дину видео с камер, оказалось нетрудно - посредством внушения.
Серая “камри” с номерными знаками штата Мэн.
- Джон, можешь пробить один номер? - Дину все время казалось, что связь в Синиструме ловила не так, как снаружи. Хуже, с помехами. А может ему только чудилось по причине того, что этот город в принципе ощущался дампиром как-то иначе. Напоминая золотую клетку, где никому из нелюдей нет нужды скрываться, но притом лишь в данном ограниченном пространстве.
А еще эти треклятые порталы… кто их придумал вообще? Каждый раз мутит от перехода подобным способом.
Дожидаясь ответа своего знакомого, Дин успел выкурить под фонарем пару сигарет, но эта задержка того стоила. Появилось имя.
Правда, это был еще не конец.
Некий Джеймсон Моррисон из Синиструма сдавал серый “камри” в аренду на один вечер. Когда Дин его навестил, тот божился, что машину взяла женщина, мексиканка: высокая, симпатичная, крепкого телосложения, черные волосы, синяк под глазом, толстовка, берцы, курит мальборо. Моррисон не знал ее настоящего имени, но описание вышло довольно красноречивым. Эта же мексиканка села за руль. И с ней был спутник в черном старомодном плаще и шляпе котелке.
Дин же недолго думал над тем, кто соответствует описанию женщины, в особенности учитывая, что названный арендодателем псевдоним “Эхо”, принадлежащий Каролине Гальярдо, он знал хорошо.

NY. Tonight.
Четыре артефакта из пяти, плюс труп - звучало не так плохо, если не знать достоверно, что именно за вещицу похитила контрабандистка со своим напарником, или кем он там ей приходился. И это ж надо было так напоротся - именно на этот коттедж, на этого человека, на этот блядский артефакт!
Заливая в своем баре пивом пока не состоявшуюся сделку и пытаясь избавится от странного привкуса тлена и железа во рту после перехода через гребанный портал, Дин сверлил взглядом собственный телефон. Встреча с Филом была назначена на утро. Так что проклятые вещицы дампир запихнул пока в свой личный крытый сейф, и раздумывал достаточно ли у него времени до необходимости связаться с Муди, чтобы успеть добыть пятый утерянный артефакт.
Ну, Гальярдо, удружила.
В глубине души нарастало раздражение и недовольство чужим поступком. Чужой работой, которая стала Дину поперек горла. Гальярдо ведь работала с ним, так какого же хрена она здесь устроила?
Допив янтарное содержимое своего стакана, Мори пролистнул контакты на мобильнике, набрал знакомый номер и дождался пока длинные гудки сменятся женским голосом.
- Мексика, не спишь? Где ты? Мне нужно с тобой поговорить. Нет, не по телефону. Есть срочное дело. Просто назови мне адрес.

ФБР знали свое дело, работали четко и слажено. Они перекрыли входы и выходы, не позволяя никому из гостей, девочек или сотрудников клуба покинуть здание, повязали Кеннета Гамильтона и Кирка Портера, обыскали все помещения в поисках тех, кто прятался от длинных рук правосудия, и "красный кабинет" для конфискации улик. Так что по итогу тщательно спланированной операции в распоряжении федерального бюро оказалось более десятка задержанных людей, что были так или иначе причастны к деятельности клуба, и которых тотчас рассадили по машинам да повезли на допрос в офис спецотдела "секретных материалов". Документация, в которой еще предстояло разобраться. А еще где-то с полсотни гостей, оставшихся в стенах заведения под бдительным присмотром людей из оперативной группы и пары ведущих агентов, ждали своей участи в напряжении и нервозности,  не все из которых понимали, в чем их подозревают. Но так как среди посетителей мог скрываться поставщик - ведь за вип-столиком, к глубокому раздражению, его так и не нашли - или по крайней мере рядовые наркоманы, барыги, спекулянты и любители доступного женского тела, то каждого гостя тщательно проверяли на его вероятное участие в деле, потребление или распространение запрещённых веществ. У кого-то в карманах обнаруживались таблетки ЛСД, белый порошок, или презервативы, а кто-то никак не хотел вспоминать свое имя перед лицом ФБР, вот только ему не оставляли выбора. Каждый  из присутствующих обязан был предъявить удостоверение личности, если планировал когда-то покинуть злосчастный клуб, репутация которого в один миг схлопнулась, словно воздушный шарик.
Наблюдая за развернувшимся в “Cafe Bisou Franзais” действом проверки, опроса гостей и остаточной зачистки помещений, Дин отдал последние распоряжения агенту Харрингтону из своей команды и, велев сообщить о результатах ему в первую очередь, возвратился обратно в офис своего спецотдела с другими членами группы.
Ведь все самое интересное разворачивалось именно там. Среди задержанных гостей могло и не оказаться того человека, что ФБР так настойчиво и тщательно искали - а именно, поставщика, ни имени, ни внешности которого бюро не знало, так что затеряться, к сожалению, тот мог легко - если у клуба имелась лазейка, чёрный выход, о котором федералам было неизвестно. Но вот Кеннет Гамильтон и его девочки наверняка могли рассказать достаточно много о творящихся в заведении незаконных делах, чтобы в раскрытии преступной сети сделать ставку именно на них и сведения, которые удастся получить из их уст. Осталось только заставить задержанных  говорить.
Однако стоило только Дину перешагнуть порог офиса "Икс-файлов" Лос-Анджелеса, как среди царившей здесь, в связи с крупным делом, рабочей суеты, его окликнул старший агент.
- Дин, тебя ждёт директор.
- А в чем дело? - он раздраженно поморщился, даже не глядя на коллегу, а устремляя взор за его плечо в сторону помещений для допросов. Дампир уже слышал там, в одной из комнат, голос своего напарника Стю и Кеннета Гамильтона. Остальные, очевидно, ждали своей очереди в камерах предварительного заключения. Все, кроме Кенни, и его наиболее яркой звездочки.
Она шла по короткому коридору, ведущему к допросной, в сопровождении рядового агента, что придерживал её за локоток. Тонкая, уязвимая на первый взгляд фигурка, наряд которой едва ли представлял собой нечто большее, чем переплетение жемчужных бус поверх атласного, чрезвычайно короткого, гладкого куска ткани, отчего взгляд невольно цеплялся за острые выступы ключиц девушки и лебединую шею, высокую грудь и её стройные, длинные ноги. Копна светлых волос возвышалась на её головке замысловатой прической, но более всего взгляд Дина притягивало не это, и не почти откровенная нагота. А её глаза. Под пышными ресницами, миндалевидной формы большие тёмные глаза, проникновенные и магнетические.  Принадлежащие не наивной дурочка, какой она, возможно, хотела казаться.
- Дин, ты меня вообще слушаешь?..
- М-м, да, - мужчина оторвал взгляд от певицы и посмотрел на собеседника, - меня ждёт Мелвин, я все понял, - он похлопал коллегу по плечу, проходя мимо, - спасибо, приятель.

Директор спецподразделения "Икс-файлов" Лос-Анджелеса был взбешен. Он выдавал свои эмоции жестоко поджатыми губами, тяжёлым взором темных глаз, устремленным на одного из своих лучших агентов, и раздражающей привычкой стучать пальцами по столу. Генри Мелвин никогда не опускался до открытого проявления ярости и недовольства, по обыкновению вынося любые вердикты и приговоры с удивительным хладнокровием, но все же порой и его терпение выплескивалось через край из глубокой чаши. Как, к примеру, сегодня.
- Скажи мне, Мори, разве я не говорил на утреннем брифинге, какой должна быть эта операция, и насколько важно не только раскрыть наркотическую сеть, но и сохранить лицо нашего бюро в глазах общественности?
Дин закатил глаза.
- И если ты это не проспал, я отказываюсь понимать, почему один из охранников,  а именно, Теодор Эванс убит?!
- Сэр, все предельно просто, он вытащил ствол, - Дин непринужденно пожал плечами, - вы же и без меня знаете, что сказать прессе - оказал сопротивление при задержании и всякое такое…
- Ты ещё будешь меня учить?! - Мелвин коротко хлопнул по столешнице ладонью, словно даже не выражая гнев, а таким образом пресекая чужие пререкательства, на что дампир оперся о стену спиной и невозмутимо вытащил пачку сигарет. На это директор ответил тяжким вздохом, сопровождая мрачным взглядом мелькнувший огонек зажигалки, - слушай, ну скажи мне, почему ты целился этому мудаку в голову?
Не донеся до губ сигарету, Дин приподнял брови домиком и взглянул на директора.
- Простите, сэр, тут правда моя вина, но это скорее… привычка, - Мелвин на его ответ лишь покачал головой, словно рассуждая мысленно, какого черта до сих пор терпит Дина на службе, так что дампир продолжил, приблизившись к нему и опершись о столешницу ладонью, словно придавая своим словам веса, -  с другой стороны, все гости целы, а учитывая, что вскоре пресса будет обсасывать, как самый сладкий леденец поимку крупного наркодельца и очищение улиц города от проституции и торговли запрещенными препаратами, о покойном Тэдди никто и не вспомнит.
- В таком случае, смею полагать, вы взяли поставщика?
Мори замер.
- Как сказать… не совсем. - Мелвин вперил в него взгляд. - Возможно он скрывается среди гостей и нашим людям ещё удастся его обнаружить, но даже если поставщик ушел…
- Как он мог уйти если у вас была точная наводка?!
- Очевидно не настолько точная, - Дин раздраженно поджал губы, - не я за неё отвечал. Или же в клубе был выход, о котором нам было неизвестно - какой-нибудь потайной туннель со времен сухого закона, хрен его знает. Послушайте, сэр, мы во всем разберемся. В заведении уже проводится тщательный обыск, а у нас отделение битком забито свидетелями, так что хоть кто-то из них видел поставщика и сможет его опознать, не говоря уж о самом Кенни.
Какое-то время Генри Мелвин напряженно молчал. Затем он пристально взглянул на подчинённого.
- В таком случае,  работайте, Мори, и докладывайте об изменениях ситуации. Расколите их.
- Как грецкий орех. - Дин уже развернулся, когда директор вдруг его окликнул.
- Эй, Мори, - тот обернулся через плечо, - ты же в курсе, что здесь нельзя курить?
- Да, сэр, - Мори усмехнулся, затянулся дымом, и вышел из кабинета.

Стю Хенрид все еще был занят мистером Кеннетом Гамильтоном и помощь хитрому лису не требовалась, а так как задержанных, ожидающих своей очереди, было немало, Дин попросил папку с досье на одну из подозреваемых, что как раз скучала в свободной допросной. Самая яркая звездочка клуба. Правда, пока Мори просматривал ее дело, докуривая свою сигарету, один из младших агентов опередил его. Уилсон, кажется. Молодой и полный энтузиазма, даже кофе девушке принёс, и где-то достал сигареты. Как же сильно певица запала ему в душу, хотя, чего говорить, была очень недурна собой. И, похоже, манипулировала мальчишкой как хотела.
— Beaucoup savent ce qu'est un bisou franзais.
Дин наблюдал за разговором по ту сторону зеркальной стены допросной, и не удержался от усмешки - заинтригованной и удивленной. У девушки был приятный, мягкий, чарующий голос, как бархат, или мед, а своим французским она, похоже, совсем обезоружила беднягу Уилсона, не имеющего никакого понятия о том, что красавица говорит.
Дампир склонил голову набок. Дейзи-Дейзи-Дейзи, маргаритка, способная уцелеть хоть под проливным дождём, градом, или ветром, ломающим деревья.

- Уилсон, вот ты где, - мужчина распахнул дверь допросной и свободно зашёл внутрь, глядя на опешившего младшего агента и развернувшуюся здесь сцену, - тебя ждут в третьей комнате, и да, ты не сделаешь мне чаю, пока я поговорю с мисс Маршанд?
- Я Уигинстон.
- Да, неважно, - Дин махнул рукой и обернулся к Дейзи с лукавый улыбкой, стоило только младшему агенту покинуть комнату, - нельзя же так со стариной Уилсоном, мисс Дейзи, он совсем не знает французский. - мужчина адресовал девушке плутовской, малость задорный взгляд, - Si je comprends bien, vous connaissez bien le baiser franзais. - Дин приподнял уголок губ в двусмысленной усмешке, положил на стол бумаги с её досье, не отрывая взор от глубоких темных озер глаз, и, потянувшись рукой, перехватил сигарету у женских губ, забирая, -  Vous ne pouvez pas fumer ici.
Французский у Дингимесса был не идеален, не столь певуч, как с уст Дейзи, но и не так плох, как можно было бы ожидать от “американца”. Сигарету, меж тем, он не потушил и та продолжала тлеть между пальцев мужчины.
- Я специальный агент Дин Мори. Вас задержали по подозрению в участии в незаконной деятельности клуба "Cafe Bisou Franзais", Дейзи, - он поймал на лице девушки секундную гримасу при своём последнем слове, -  как к вам лучше обращаться, Дейзи или Дезире? А может предпочтительнее мисс Маршанд? Вам зачитали ваши права?
Дин смотрел на девушку с ожиданием,  имея возможность проследить ее эмоции, надеясь заглянуть в ее мысли, слушать сердцебиение, чтобы понимать, волнуется ли, чувствовать ток крови по жилам ее таких тонких рук.
- Мисс Маршанд, расскажите мне, как вы оказались в таком… паршивом месте, как "Cafe Bisou Franзais"? И, если откровенно, в дрянном положении, - Дин смотрел на певицу изучающе, с вниманием но без осуждения, - Дайте угадаю, поддались искушению покорить Голливуд? - мужчина с сожалением поджал губы, - И как? Впрочем, я слышал, что публика вас обожает.  Но если кто-то из посетителей жаждал более личного общения, - тон агента стал более серьёзным, - или вы замечали  за кем-то из них незаконные махинации, то можете не опасаясь сказать мне об этом. Вам незачем больше беспокоится о клубе и его сотрудниках, дни этого заведения сочтены. Ваше же будущее, - невзначай Дин поднес сигарету к губам, затянувшись дымом, и удивляясь тому, что сигарета девушки оказалась достаточно крепкой, - зависит только от вас самих.

начало сентября 1963, Нью-Джерси
Это могла быть вторая кантата Баха, где легкий хаос дисгармонии мешается с мольбой, обращенной к Всевышнему. Но репящий звук автомагнитолы сводит на «нет» потугу заполучить прошлое с красивой картинкой. Ён упирается лбом аккурат в середину руля, не боясь разрушить атмосферу погруженности в главных героев — сигнал давно не работает, как не работает справно динамик репящей магнитолы, безпонтовый одометр и жизнь, разодранная в края после вальпургиевой ночи. Он прикрывает глаза и думает, что есть свое очарование в просмотре фильма вне четырех стен, когда нет этих выхолощенных клише, когда есть хот-дог с охотничьей сосиской и чувство реальности, заполняющее пространство звуками — яркими и насыщенными. Ёну нравится происходящее, тот неспешный темп, что скользит по экрану и рассказывает как важно иметь связи со всякими волками в полицейской шкуре, овцами — в офисных платьях, и крысами в любом прикиде. Как важно быть осторожными и внимательными, чутко относиться к знакам судьбы и ловить тенденции рынка по ту сторону закона. Если кратко — иметь крышу, иметь иметелей этой крыши и вовремя обновлять подписку, чтобы казалось, что все обоюдно и полюбовно. Ён запомнит эту простую истину, но вспомнит ее через полвека, сам не понимая почему не пришел к этому раньше. (Понимая, конечно).

Время близится к полуночи, еще треть пути и будет двенадцать, возле машины из неоткуда появляется человек. Ён чувствует, и внутренне, и втягивая носом воздух, что это действительно просто рабочий, который достаточно ответственный гражданин, чтобы поинтересоваться, а что это за девушка на соседнем сиденье, а почему она без сознания на интереснейшем фильме про гангстеров, Америку и любовь, погубившую треть каста. — Она просто спит, — отвечает Ён и видит, как в сомнении сходятся брови на переносице, и добавляет для убедительности, — ну, правда, спит. — Ему не верят (почему-то), обходят машину стороной и будто тянут руку, чтобы удостовериться самолично. Ён сдавленно выдыхает и смотрит на спящую рядом Джун. — Не стоит. Суицидникам не сладко приходится на седьмом кругу, — останавливает до того, как сталось бы поправимое, но весьма не вовремя. Лучше он сам. — Так, солнышко, не обессудь, — Ён аккуратно, с толикой нежности треплет Джун по щеке. Хлебные крошки в районе ключиц, пятна написанные желтым и красным, в тон смертникам на Голгофе, на кожаной куртке и безмятежность сметает в раз раздосадованный свет фиолета. Что за актриса, и не спала же, и слышала все. — Поздоровайся с добропорядочным гражданином номер два за эту неделю. Как насчет полдника? На ужин я уже заказал маргариту.

середина июня 2012 года, Сан-Диего
— Это идиотизм, — все тот же резкий, полный неприкрытого раздражения голос Джун отрывает Ёна от заполнения бланка. Он отвлекается, не доводя «естественных» до окончания, и капля индийских чернил мажет ближайшие строки. Ён опускает взгляд, придирчиво разглядывая неравные в размере буквы, вот-вот готовые пуститься в пляску Витта, и думает, что, в принципе, монотонная работа должна успокаивать, вводить в транс, заклиная душу и разум на мир-труд-май.

Латунный корпус мнется, чернила заполняют треть листа, и Ён со вздохом ставит крестик на тыльной стороне кисти — «купить новую ручку». И седативы. — Не спорю, — он подымает взгляд на Джун, подымается следом и замирает рядом с ней, по диагонали вчитываясь в заключения дока. Покорно кивает головой, соглашаясь, ведь сказанное — правда, идиотизм, возведенный в квадрат на квадрат за скобками. — От кого у нас эти сводки? — Ему не нравится качество, ему не нравится отношение исполнителя, и нужно знать, кто будет получать по рукам за плохо сделанную работу. Что Джун, что Ён из другой категории стервятников, они питаются падалью высшего сорта, не мусором, где есть рандом, где нужно тратить больше времени на огранку, когда существуют простые пути. — От Тревора, кажется? Плохо работает, — Ён вторит свои мыслям и наблюдает как фырчит Джун. Вполне оправдано, вполне в характере, и Ён гадает на кофейной гуще, когда же придет судный день, когда же ей наконец на-до-ест. Когда ей надоест по-настоящему. — М? — он опускается ниже и ближе, повторно пробегаясь по деталям заказа, и хмыкает удовлетворенно. — Резные лилии, переплетенные с ангелочками звучат заманчиво. Вот позолота ляжет убого. Как думаешь, закос под старину поправит... — Ён глотает вопрос и щелкает языком в задумчивости. Мыслями он уже на заднем дворе у своей мастерской, в окружение древесины, разномастных резцов и стамесок. Малайский падук доставят в начале недели — два дня восхождения к эшафоту, чтобы в преддверии понедельника соскочить, что ж, не так уж и плохо. А будь старина чуть покрепче, уикенд мог сложиться иначе.

— ...почему мы все это делаем?

Когда-то Джун сказала ему: «ты пес по всем признакам, кроме верности». И оказалась права и не права в равной степени. Ён часто увлекался чем-то новым. Ён, бывало, изменял своим вкусам, вкусам других людей. Однако, он навеки остается предан и един с тем, кто украл его сердце еще с ранних лет; вне зависимости от его места пребывания, от его нынешних предпочтений и интересов.

— Ты знаешь, — Джун знает. Ей может не нравиться происходящее; ей совершенно точно не нравится происходящее, но причины ясны, как божий день. И Джун знает, что Ён знает, что Джун знает. И так до бесконечности, до множества множеств, но все равно мы возвращаемся к истокам. Ён выдыхает, словно говоря, потерпи еще немного, завтра будет лучше. Их слоган издевательски мигает в ответ. "

Весна должна пахнуть жизнью.

Впитываться каждой клеточкой тела, разливаясь по венам неистовым пульсирующим теплом. Должна пахнуть яблонями и нестерпимо сладкой сиренью, цвести сотней оттенков нежно-розовой вишни и разливаться по влажной оттаявшей земле царственной поступью начала нового. Должны была бы…Ага, Амундсен, (скажите вы) война именно так и выглядит! Только  вместо цветов – трупы, вместо зелени пороховой налёт, оседающий на зубах. Вместо вишневого сада взгляду открывается пустое, изрытое воронками от недавнего авианалёта, поле. Лишь уродливо и безнадежно извитые корни выкорчеванных взрывной волной деревьев напоминают о том, что здесь было раньше. Корни одиноких деревьев причудливо устремляется в серое дождливое небо, местами целые, местами вместо длинной ажурной сетки, торчат безобразные обрубки, слов культи конечностей. Вишня на них уже не поспеет, да и некому собирать урожай – на руинах очередной крохотной деревушки позади остались только дома с пустыми темными окнами, похожими на глазницы мертвецов. В хлюпком топком месиве из глины, земли и пепелища от пожара в очередной раз вязнет грузовик. Все кто внутри - фельдшера, хирурги, волонтеры и санитары с матом выгружаются из кузова.

[indent]- Давай, навались!

[indent]Разъёбанная техника пыхтит, колеса елозят на месте, прокручиваются без возможности сцепления и холодная липкая грязь щедрой россыпью хлещет мне и Жану в лицо. Жан отчаянно ругается сквозь сжатые зубы, меня не хватает даже на это. Кто- то сбоку пытается пошутить, нарочито звонкий голос санитара слышится, будто сквозь толщу воды. Монотонное толкание грузовика помогает на короткое время отвлечься от того, что я вижу. Нет, что я ощущаю вокруг.

[indent]- Ебучая колымага!

[indent]Весна должна отражаться в зеркальной речной глади, когда кажется, будто кто-то уронил небо в воду. Должна быть моим живым и вечным продолжением, но из продолжения только долгая возня в грязи. Я бы хотел ничего не чувствовать, хотел бы не ощущать, как сильно война уродует всё вокруг. Раздувшиеся трупы на дорогах – животных, людей и долгие-долгие часы неизвестности.

[indent]Вы спросите, Карстен, какого хрена ты вообще попёрся на войну?
[indent]Это не твоя война – писал отец в письме, - это война человечества и им самим разбираться с последствиями.
[indent]Где-то между строк этого письма читалось «возвращайся домой, тут безопасно».
[indent]Вряд ли у меня есть ответ, или есть хотя бы половина отцовского прагматизма, вперемешку с умением мыслить понятиями выгодно для «нас» и «меня». У отца есть коммуна, у меня есть только я и весь мир вокруг, который я всё ещё не видел.
[indent]Да и потом, моя страшная тайна в том, что люди мне по большей части нравятся. И я хочу им помочь – поэтому я здесь. В грязи толкаю грузовик.

[indent]- Карстэн, помогай, блять! Или ты опять увидел какую-нибудь ебанную птицу или крысу и хочешь обсудить с ней новости?! - Жан под боком уже не скрывает усталой злости, хотя мне кажется, что ярость это топливо, которое дает этому коротышке-французу жизненную силу.
Жан справедливо подмечает, что я очевидно с прибабахом (так люди называют способность общаться с животными и растениями), но в любой непонятной ситуации неизменно зовёт меня таскать и осматривать раненных и просит читать письма от матери вслух. Из всех только я и Роберт знают, что Жан не умеет читать. Удивительное дело, как внимательность и чуткость в Жане сочетается с его грубостью и взрывным нравом.  Удивительно, как в шумном переполненном полевом госпитале постоянно балансирует на тонкой едва ощутимой грани жизнь и смерть. Кровь сперва изливается теплым вязковатым потоком, а потом либо замирает, либо истекает до конца.

[indent]Можно много и долго рассказывать о том, что мне пришлось увидеть за последние четыре с лишним года, но вместо этого я стараюсь найти баланс в хлюпающей грязи и подтолкнуть грузовик изо всех сил. Когда неповоротливая махина наконец-то двигается с места, от всей толпы начиная от Жана, заканчивая скупым на эмоции Роберта исходит вздох облегчения.

[indent]Кстати, птиц сейчас не видно.
[indent]А жаль.

[indent]Снова погрузка, толкотня и привычное препирательство.

- Карстэн, это моё место!

- Господи, вы как дети малые, усади свой зад уже куда-нибудь…

- А разве это твоё место, Жан? – я хлопаю глазами в неподдельном удивлении, лидер нашего импровизированного отряда смотрит на нас, как на кучку школьников и, стукнув в перегородку кабины грузовика, велит водителю двигаться дальше.

[indent]Весна должна пахнуть жизнью.
[indent]И кажется, уснув под мерную тряску на ухабистой дороге, я чувствую это… Кажется? Воздух становится чуть легче, и аромат распустившихся дубовых листьев перемешивается с едва уловимым запахом робких лесных колокольчиков. Мы точно неподалеку от леса! Осоловело оглядываясь по сторонам я продираю глаза, под возмущение поднимаюсь с места и иду в заднюю часть кузова, попутно наступив кому-то на ногу. Машину трясет и приходится высунуться, крепко вцепившись в обшивку грузовика, чтобы не вывалиться. Кромка леса виднеется слабым зеленоватым пятном, вместе с этим от неё навстречу грузовику движутся несколько точек.

[indent]Хреново.
[indent]Очень-очень хреново.

[indent]Судя по скорости, с которой пока ещё едва различимые пятнышки движутся в нашу сторону, и их очертаниям, это явно не гонимые весной молодые олени. Мне не нравится, что здесь на полупустой дороге в относительной удаленности от линии фронта к нашему грузовику мчится несколько больших кюбельвагенов хорьх 901. Спасибо, усиленное зрение и многочасовые лекции Томаса, если бы не второй хрена с два бы я отличил кюбельваген от трёхоски Круппа.

[indent]- Роберт… - ввалившись в салон, я ищу глазами Роберта Барнетта, - там вдалеке несколько немецких Хорьхов…

[indent]Робрет поднимает бровь, в этом жесте читается немой вопрос, который звучит примерно как «Карстен, твой эльфиский взор, конечно, имеет место быть, но пойми, что для обычных людей твоё «неподалеку» это нихрена не неподалёку».

[indent]- Этьен, тормози, - голос Барнетта может перекричать даже утробный туберкулёзный кашель старого двигателя. Грузовик плавно тормозит, часть уснувших просыпается и озирается по сторонам. Большая часть взглядом устремлена на Роберта.

[indent]- Очередная проверка, - Барнетт поправляет на плече повязку с красным крестом, я автоматически делаю то же самое, - всем оставаться на месте. Карстен со мной.

«Международный комитет Красного Креста не смог достичь договоренности с нацистской Германией по обращению с людьми в концентрационных лагерях…»

[indent]В голове всплывает по-бюрократически сухая выдержка из официального письма. Роберт выходит из грузовика, я тихонько выскальзываю следом. Барнетт дежурным движением проверяет хранящиеся во внутреннем кармане видавшего многое дерьмо плаща документы и удостоверение. Достает сигарету и нервно закуривает, протягивает мне пачку, и подносит зажигалку. Мы курим практически в торжественной величавой тишине, которая для меня разбавляется отдаленным шумом леса.

[indent]Это слышу только я.
[indent]И этого никто у меня не отнимет.

[indent]- Карстен, давай без твоих фокусов, проблемы нам не нужны…

[indent]- Жаль, я как раз припас кролика и шляпу, - у меня выходит улыбнуться на короткое мгновение, после чего противный визг тормозных колодок и клёкот немецкой речи заполняет воздух вокруг. Кажется, не происходит ничего необычного.

[indent]Кто такие. Документы. Куда направляетесь. Надо проверить грузовик.
[indent]Какие ответственные, всё как по учебнику.

[indent]Это не первая наша встреча с немцами, Роберт говорит уверенно со слегка мягким британским акцентом. Я же слушаю, и если вы думали, что нихера я не понимаю, то вы заблуждаетесь, я блять всё прекрасно понимаю.

- Поедете с нами, - в повелительном тоне немецкого офицера не остается пространства для маневра и иного толкования, недружелюбно направленные в нашу сторону дула автоматов не подразумевают каких-то полунамёков. Внутри меня поднимается холодок паники и свойственной тревоги, сжимающий живот в плотный болезненный узел. Бей или беги?

[indent]Но я всё ещё слышу, как вдалеке шумит лес.
[indent]Точнее, я слышу, как внутри леса что-то или кто-то начинает двигаться.
[indent]Двигаться прямо по направлению к нашему грузовику.

Как он не выдыхает от облегчения, когда слышит за спиной хорошо уже знакомый голос Оуэна — это отдельный вопрос. Потому что где-то внутри себя Трэвис совершенно точно выдыхает и даже благодарит Господа за ниспосланную милость в лице одного очень злого на язык легавого, которому самое то схлестнуться с другими легавыми: уж у него это выйдет куда лучше, чем у Трэвиса. Интересно, а эти двое не могут его узнать? А что будет, если узнают?

(Ну да, Трэвис, вот ты его узнал — и что?)

Но это именно то, о чём он просил — умный человек, который умеет думать головой и придумает, что им делать. Они с шотландцем, конечно, прошлись по тому, что каждый должен говорить, если до них доберутся коллеги Оуэна, но одно дело пройтись по этому с Оуэном и совсем другое — пытаться вспоминать всё это в одиночку, да ещё и вот так… неожиданно. Но теперь-то… теперь всё будет иначе.

— От мамки твоей убегал, — тихо выплёвывает себе под нос Трэвис. Не то чтобы его развлекало поминать чьих-то мамок (потому и выходит так неловко), но он знает, как должен вести себя человек вроде него, когда ему задают вопросы, на которые он не хочет отвечать — проходил ещё в армии, а полезно до сих пор. Только окружающие теперь говорят с этим всратым южно-английским акцентом. Даже сраный шотландец.

Он мрачно наблюдает за тем, как Оуэн выкидывает сигарету и позволяет надеть на себя браслеты, дотягивает свою, метким щелчком отправляет её в урну и, выдохнув для приличия в сторону (рано пока нарываться и получать по морде), подставляет легавому руки для браслетов и миленько улыбается.

— Смотри-ка, Оуэн, мальчики по вызову и правда зовут меня на свиданку, — он со звоном потрясает в воздухе браслетами, как будто если их не поднять повыше, Оуэн их не увидит, и громко гогочет над собственной шуткой.

Ну ладно, нарываться — но только чуточку.

Это пиздеть в глаза, да ещё и без подготовки, Трэвис умеет из рук вон плохо. А вот трепаться без остановки, и чтобы всё не о том, о чём нужно — это всегда пожалуйста. Он и нарывается — в бочину ему влетает тяжёлый острый локоть, заставив Трэвиса дёрнуться, мотнуть головой, клацнуть зубами и зашипеть сквозь них. Ударил бы в живот — Трэвис бы пресс напрячь успел, но тут, конечно… гнилой приёмчик.

— Ай, какие у тебя локоточки острые, м-м-м… — не сразу, но разогнувшись, Трэвис щурится, как распоследняя ирландская босота, и даже акцент его становится как будто бы ещё заметнее, когда он преувеличенно озабоченно обращается к ведущему его (как будто он сам дойти не может) к машине копу. — А что, чувак, миссис твоей часто дома не бывает? Не-не-не, ты не подумай никаких угроз! — он ажно ахает, когда легавый награждает его очень недобрым (от такого мухи, наверное, на стенах мрут) взглядом. — Ужо какие тут могут быть угрозы-то? Просто раз твоя миссис тебя обедами не кормит, так может, кого другого кормит, пока ты на службе? Ты бы аккуратней, бабы — они…

Его встряхивают за грудки, и Трэвис весь подбирается, готовясь к удару, а там… потерпеть? самому ударить? Руки у него по-прежнему скованы спереди, и даже со скованными руками он может этого молоденького детектива отмудохать так, что тот ещё не скоро перестанет во рту осколки зубов находить.

— Детектив! — настигает их обоих голос старшего напарника этого вспыльчивого молодчика. — Мистер Моран просто неудачно шутит. Он больше так не будет, иначе мы подумаем, что он провоцирует полицию и оказывает сопротивление. Да, мистер Моран?

Моран смотрит на второго детектива, осклабившись в широкой улыбке, и кивает — размашисто, всей головой, как форменный идиот.

— Да, детектив! — гаркает он — нарочно чтобы молодой поморщился. — Буду нем, как белка, обожравшаяся орехов!

В морду его так и не бьют — только прикладывают макушкой, когда усаживают в автомобиль, «позабыв» подставить руку, как копы обычно это делают, чтобы долбоёб какой-нибудь не рассадил себе башку и не свалил на них, да ещё заталкивают внутрь. И если первое вполне терпимо, то когда Трэвис приземляется на заднее сиденье на задницу, у него перед глазами начинают плясать цветные пятна, и приходится приложить огромные усилия, чтобы не издать ни звука, даром что сам он в это время весь изгибается, лишь бы оторвать зад от сиденья. Опускается он медленно и тяжело дыша — как всегда, на здоровую половинку жопы. Его снова клонит прямиком к усаженному рядышком Оуэну, и он тихо хихикает. Неловко садится, ухмыляется Оуэну, мол, ничего, мы ещё повоюем, и проводит пальцами по губам от одного уголка к другому, изображая молнию, на которую закрыл рот.

Забавно, что младший настолько дёрганный — вроде как примерно их ровесник, можно уже научиться держать себя в руках, а посмотри ж ты. А это ещё Трэвис себя всегда считал слишком резким: скажи ему что про матушку, и он уже с катушек слетает.

— Не понимают люди шуток, — громким шёпотом делится он с Оуэном.

Спустя, примерно, минут десять, меня, наконец-то, пригласили в кабинет руководителя. Я быстро пошла за администратором, отстукивая каждый свой шаг звонким ударом каблуков о кафельный пол. Это придавало некоторую уверенность, а еще увеличивало мое, и без того, чрезмерно раздутое самомнение. Именно поэтому, оказавшись у нужных дверей и, пропуская мимо ушей какие-то там инструкции и нотации от администратора, я, без стука, оказалась внутри и замерла, встречаясь взглядом с владельцем этого заведения. Честно, я ожидала кого-то намного старше. Почему-то мне казалось, что он обязательно должен был быть каким-то скользким и мерзким старичком лет за шестьдесят. Но быстро окинув мужчину взглядом с ног до головы, я сделала вывод, что ему лишь слегка за тридцать. Да и выглядел он весьма привлекательно. Не скажу, что именно такие были в моем вкусе, но было в нем что-то такое, что притягивало к себе, как магнит. И я, будто бы попав в его плен, просто не могла отвести взгляд.

— Добрый вечер, мисс… Норвуд, если я не ошибаюсь, — его легкая улыбка лишила дара речи. А от низкого и бархатного голоса, буквально подогнулись коленки. Вся моя уверенность куда-то испарилась и все, что я могла – лишь молча смотреть на него. Меня даже почти не удивил тот факт, что он откуда-то уже знал мою фамилию, хотя, я была полностью уверена, что еще никому здесь не представлялась. Но, быть может, он видел мои выступления ранее?

— Прошу присаживайтесь и позвольте представиться. Эд Готфрид, — его любезность подкупала, а предложение присесть, было, как нельзя, кстати. Еще немного, и он бы заметил, как дрожали у меня ноги от каждого произнесенного им слова. Я с радостью расположилась в кресле напротив стола, наблюдая за тем, как он разливал по стаканам виски. Не самый любимый напиток, но если это обязательное условие собеседования – я была готова его выполнить. Я вообще уже на многое была готова, продолжая разглядывать его и пытаясь понять каким человеком он был. Непонятным образом, он располагал к себе одним лишь своим видом. Ну еще немножечко пугал. Однако, вопреки странному чувству, будто бы я оказалась в одной клетке со львом, я продолжала сидеть с ним в одном кабинете. Наедине.

— Ненавижу условности. Гораздо приятнее, когда собеседование приходит в непринужденной обстановке, — он облокотился о стол и вдруг оказался слишком близко. В комнате как будто стало жарче, а мое платье ниже колена, внезапно, показалось до абсурда консервативным. Эд же протянул один стакан, будто бы случайно коснувшись моих пальцев своими. Тело сразу же, предательски, покрылось мурашками. Я слегка потянула бокал на себя, желая прервать этот незначительный физический контакт, но владелец ресторана не спешил его отпускать, — Вам же уже исполнился двадцать один год?

В моих глазах на долю секунды вспыхнул ужас, что магия не сработала, но я быстро взяла себя в руки и прислушалась к ощущениям. На запястье чувствовалось легкое тепло от браслета – значит заклинание успешно работало. Возможно, мистер Готфрид всего лишь проявлял осторожность или же это была банальная вежливость. Многим женщинам хотелось скрывать свой возраст в меньшую сторону. Кто знает, может мне хотели сделать комплимент. Я слегка кивнула и, все-таки, проявив немного настойчивости, забрала напиток из рук мужчины. Слегка улыбнулась в знак благодарности и сделала небольшой глоток горячительной жидкости, чтобы смочить горло и вернуть себе способность разговаривать.

— Разумеется, есть, – произнесла я стараясь управлять каждой ноткой своего голоса, чтобы он не услышал в нем дрожь, — В моем резюме все указано, — не разрывая зрительный контакт, я пошарила рукой по своей маленькой сумочке и, наощупь, вытащив нужную распечатку, протянула мужчине, чуть подавшись вперед. Он принял документ и слегка потянул на себя, но я не спешила ослаблять свою хватку, повторяя его ход с бокалом, — Вы ведь понимаете, что это всего лишь сухие факты. Куда больше обо мне скажет мой голос, как только Вы устроите мне прослушивание, — сердце отстукивало бешенный ритм, но внешне я старалась выглядеть спокойно и уверенно. Готфрид смотрел на меня сверху вниз, продолжая молча разглядывать, как будто хотел увидеть больше, чем мог. Словно пытался забраться под кожу. Препарировать без ножа. Мне стоило бы ужаснуться и убраться из этого кабинета и ресторана к чертовой матери, но я была словно очарована и загипнотизирована.

— Я ведь творческий человек и, таких как я, оценивают по результатам, которые можно услышать, увидеть, — я говорила нарочито медленно и перед последним словом сделала небольшую паузу, а затем произнесла чуть тише, — потрогать… — мои пальцы соскользнули с фальшивого резюме и я откинулась обратно на спинку кресла, — Зависит от того, какого рода деятель искусства Вам нужен, — сделав еще один глоток из стакана, чтобы придать себе смелости продолжать эту игру в гляделки, я провела языком по нижней губе, как будто бы слизывая с нее остатки виски. Готфрид неотрывно следил за мной взглядом, полным превосходства и с этой своей ухмылкой, застывшей в уголке губ. Мне, вдруг, до чертиков захотелось стереть ее с его лица, притянув мужчину к себе за галстук, а потом повалить на его же широкий стол.

Но я напомнила себе, что моя гордость всегда была сильнее желаний, поэтому я вжалась в кресло, стараясь остыть, и надеялась, что выгляжу не слишком жалко. Я первая отвела взгляд, оставляя победу в этой битве в за ним. Как в шахматах жертвовали пешку ради победы в войне.

Пока Готфрид изучал мое изящное вранье, я решила оглядеться и оценить обстановку, в которой оказалась, но взгляд то и дело возвращался к хозяину этой комнаты, словно я была крохотным ломтиком железа, а он огромным магнитом. До сих пор, мне всегда удавалось держать ситуацию под своим контролем и упиваться властью над любыми мужчинами, которые мне встречались, но этот чертов кадр будто бы нарочно ломал мою статистику, оставляя жалкую роль второго плана. Оставалось только надеяться, что Готфрид даст мне возможность себя проявить. В любом из возможных смыслов.

В ее лавке вы можете купить "Счастье" — так называется эликсир в тусклой золотистой бутылочке, мерцающий из-под толстого стекла перламутровыми искрами. Она варит все зелья сама: по рецептам ли из древних книг, по наитию ли, или, быть может, по обману — кто знает?

Эта лавка, кажется, существует столько же, сколько ее могут помнить самые старые жители Синиструма. Ведьма в каком-то там поколении, она недавно сменила свою мать на посту торговки зельями, ингредиентами (сушеными и живыми) для чужого колдовства и предсказаниями на день.

Она никогда не лезет в чужие жизни — только наблюдает, советует, если ее спросят, смеется, когда не спрашивают и творят чушь без ее советов. Она любит разговаривать и заговаривать, она продает вам то, чего вы и не желали покупать — но оно вам обязательно пригодиться.

Рожденная в семье ведьм она просто существует в этой своей атмосфере пыльных книг, черных кошек и красивых вельветовых платьев. Ее голос глубок и мягок, как объятия; ее язык остер, как когти; ее знания глубоки, как тот колодец у порога.

Никто не знает, сколько ей лет, а она никогда честно не ответит. Она младше своей матери и бабушки; возможно, она младше вас. Не будете же вы спрашивать у леди, не правда ли?

Она любит эту жизнь и, возможно, немного вас. Заходите в гости на устроенные ей "Чудесные вечера Чудесных существ" — экзотическое мясо; запретные фрукты; великолепные танцоры. Вход строго по пропускам, заюш, но его всегда можно купить.

[indent]Ему снится долгий и дурной сон.

[indent]Во сне том его накрывает чувство страха: липкое, удушающее, такое, что он разевает свою клыкастую пасть и не может выть; он скребет когтями о бетонный пол, но не производит ни звука; задние лапы его стянуты цветастым шарфом, а в уши его льются звуки Turnier Tango. Он скулит, но ему лишь кажется, потому что на самом деле он лежит мертвой трухой. Вокруг кто-то смеется и нажимает на него тяжелыми ботинками; он знает, что должен подняться и укусить — откусить им руки по самые шеи.

[indent]Вместо этого цветастый платок вдруг становиться огромным, хищным и прекрасным змием, и поглощая его от самых пяток до макушки острый клык царапает веко. Яркая вспышка сменяется черной болью.

[indent]Учащенное дыхание спящего становится нервным дыханием пробудившегося.

[indent]Когда веки трогает утреннее солнце он видит перед собой две вещи:
[indent]Красный свет;
[indent]И ничего.

[indent]Он трет лицо, мягкое и покрытое утренней_не_свежестью, ладонью и знает, что он увидит, когда откроет веки: высокую дверь балкона, распахнутую настежь, отчего легкая тюль находилась в постоянном движении от утреннего весеннего ветерка, какой-то нелепый искусственный цветок, кресло с диковинной обивкой, журнальный столик, усыпанный пеплом и фотографиями. А вторым глазом, который он по привычке открывает, как это можно было бы понять еще вчера и позавчера, и даже пару месяцев назад — он не увидит ничего.

[indent]Когда он плещет в лицо ледяной водой и, опершись о раковину, долго разглядывает отражение, то находит себя уродливым. Росчерк шрама напоминал то ли о глупости собственной, то ли о странном стечении обстоятельств, где вины его было примерно пять процентов. Мог ли он предсказать, что легкий флирт и полезное знакомство обернуться для него совсем не увлекательной поездкой в чей-то дом и несколькими днями приключений, которых он не ждал? Нет, не так он хотел провести ноябрь прошлого года. Ослабленный этой своей традицией самоистязания попался он максимально ублюдочно: стервятники, словно почуяв кровь, так глумливо окружили и так позорно скрутили.

[indent]Пока он широко мажет на лицо взбитую помазком пену,  то думает о том, что бывал в плену, но никогда бы не подумал, что из него можно выйти с чем-то большим, чем трофейная губная гармошка своего охранника. Размышлять о том, из каких частей тела всех тех, чьи фото были рассыпаны по столу и приклеены к стеклу балконной двери, он бы сделал гирлянду на рождественскую елку выходит почти буднично: глухая ярость, затаившаяся где-то внутри, ждала момента, и рука, что вела линию опасной бритвой по щеке, уже не дрожит. Он вытирает остатки пены с гладко выбритого подбородка и все еще не находит себя привлекательным. Когда Соломон прикрывает нездоровый глаз повязкой то думает, что это было бы стильно, если бы не обстоятельства.

[indent]Когда он готовит  кофе и садится с сигаретой в кресло, то мажет взглядом по дате и времени и задумчиво выдыхает дым. Когда-то, лет пять назад, он шутливо пообещал встретить одну задницу из тюрьмы, и сегодня этот день настал. Недели три назад его социальных сил хватило только на один звонок: сказать "привет", спросить, когда он выходит, и сухо попрощаться. Карлос, вероятно, еще припомнит ему этот разговор, но Соломон лишь думает о том, как вести сейчас машину, и немного о том, что, возможно, надо аккуратнее давать обещания.

[indent]Он-то знает что всё, что он даже мимолетно обещает, он выполнит. Рано или поздно.

[indent]Ровно через сорок шесть минут он встает, сметает все окурки в мусорную корзину и какое-то время молча смотрит в шкаф. Рядом со стройным рядом выглаженной одежды висит черный мешок, который он раздраженно сдвигает в сторону: пообещав себе сжечь эти окровавленные лохмотья после мести, он каждый раз говорит себе аккуратнее давать обещания. Примерно, как те, про которые он думал сорок восемь минут назад.

[indent]Когда он подтягивает привычным движением брючины и садится за руль то думает (в очередной раз), что глупостью было надеяться отлежаться в убежище и думать, что все раны пройдут сами собой. Они затянулись, оставив за собой следы, которые он лично наблюдать на себе не хотел. Когда он заводит мотор то думает, что случайно переехать парочку людей из списка было бы местью не менее приятной.

[indent]А позже, когда он задницей прижимается к крылу своего вишневого Пежо и закуривает новую сигарету, вспоминает упругие груди той сучки, что настучала на него своему сумасшедшему папаше, и размышляет, какими они будут на вкус. Соломон поднимает голову, когда слышит шаги рядом с собой, совсем как ищейка ведет носом по ветру и даже скалит улыбку, встречаясь взглядом с Карлосом.

[indent] — Привет, Шарли. — Когда мужчина встанет рядом, то он тянет руку и сжимает пальцы на его загривке, подаваясь вперед и почти интримно шепча:

[indent] — Хоть одна шутка про мое лицо, и в следующий раз встретимся на твоей могиле.

[indent]А затем отстраняется и закуривает еще одну, предлагая пачку и Карлосу, раздумывая, что местным фараонам следовало бы внимательней проверять права у одноглазых водителей.

[indent]  — Дома только кофе, сигареты и пепел, так что если ты голоден выбери, что ты хочешь.

Этот день начинается с проблем.

Сначала, дома не оказалось его любимых сигарет — только те душные, дорогие табачные отрыжки Роберта, которые Акира терпеть не мог. Он собирается тогда выйти в галерею и замечает на одном из лучших пиджаков пятно от масляной краски. Раздражение накатывает волной, мягкой, обволакивающей, такой ласковой, что он его почти не замечает. Оно выражается в мелочах: в более резком движении пальцев, когда он забирает кофе у улыбающейся бариста; в четком хлопке двери машины; в нежелании торговаться — он сказал ровно столько нулей, сколько ему нужно, и ни одним меньше.

Он выигрывает торги без интереса и крепкого рукопожатия, лишь слегка сдавив чужие пальцы и тут же показательно вытирая свои влажной салфеткой. После этого он уходит, оставив всю бумажную работу на помощника и вдруг понимает, что день едва ли перевалил полдень.

Этот день продолжается проблемами.

Когда машина вдруг стоит так странно накренившись и он понимает, что одна из шин не выдержала и лопнула. Или ей помогли? В попытках выяснить, что не так с его ласточкой, смертью храбрых погибают прекрасные светлые брюки. Он едет тогда домой на такси и думает, а не уснуть ли ему — но в итоге просто меняет одежду и стоит минут десять на пороге, листая диалоги, выбирая ту, с кем он проведет остаток дня. Находится она далеко не сразу, ведь даже среди отборных спутниц сегодня настроение не ложиться ни на одну. Эта слишком шумная; та — слишком юна; а та просто... слишком. В итоге он опускает смартфон в карман и просто выходит в город, гуляя пешком, забредая в кофейни и знакомые бары, шатаясь так праздно до тех пор, пока на город не опускаются сумерки.

Сумерки это его время, и на первый взгляд они не предвещают ничего плохого. Вкусный ужин, приятная компания, флирт, плавно перетекающий во что-то невероятно неприличное, а затем — в звонкую пощечину и чувство собственной неудовлетворенности.

Пощечина, конечно же, была не ему.

Он выходит тогда через кухню, потому что идти через зал хочется меньше всего, оказываясь не на центральной, яркой улице, а где-то на задворках города. Он щелкает зажигалкой и размышляет о том, какой Город был разный.
Вот тут проезжают дорогие машины, воркуют женщины в прекрасной одежде, работают мужчины с серьезными лицами. Но стоит перейти через зал ресторана и выйти с другой стороны — тебя встречают вечные лужи неизвестного происхождения, невнятные мужчины, падшие женщины. Он старается не дышать слишком глубоко, вышагивая вдоль злачных улочек в нужную ему сторону.

Они сталкиваются где-то между караоке "От души душевно в душу" и кабарэ "Ноги в крапиве". Он отвлекается всего на секунду — чтобы обойти особо зловонный сверток_чего_то, и вот в плечо врезается и буркает извинения и стремительно уходит дальше какой-то тип. Акира смотрит на руку, ожидаемо не находит на ней своих часов, хлопает по карману — бумажника тоже нет. Фейри считает до пяти, давая воришке фору и припускает за ним следом.

Блуждают они через районы достаточно долго — примерно до того места, где ему, наконец, надоедает играть в кошки-мышки. Росток колючей травы вгрызается в чужую ногу, и он настигает свою жертву, отбирая часы и бумажники — были чьи-то, а станут его. Журит воришку, сплетая его травой в подобие неприятной статуи, глушит его визги ладонью — тише, воришка-кун.

Ты сам виноват в своей неудаче.

Заскучав от безделья, открыла “Услуги Блек” — место, куда обращаются все кому не лень. От курьерской доставки специфичных артефактов, что разъедают кожу на расстоянии метра, до сопровождения богатых деток до школы с препятствиями в виде наемников, от поиска потерянных собачек фиф до участия в бессмысленных зарубах кланов мафий. Диапазон ее деятельности сложно описать. Вампир берется за все, что как ей кажется может выполнить. Спустя несколько лет смогла купить помещение и прослыть в узких кругах. Рекламу не было смысла запускать, если клиенты появлялись благодаря сарафанному радио города. Больше денег ценит плату в виде артефактов и будущие услуги от влиятельных лиц. В ее каморке имеется склад волшебных штучек, но не ко всем инструкции прилагаются, потому брюнетка не всегда осмеливается туда заходить.

Темнота приятно грела мертвые кости. Время воскресать, пробуждаться и наводить суету. Мишель нехотя стянула простынь, что беззвучно упала на деревянный пол. Режим экранного вампира? Нет. Тяжелая рабочая неделя, недосыпы и отсутствие отдыха привели к данной картине. Лохматая брюнетка, с закрытыми глазами, с трудом держащая сознание на грани падения обратно в царство сна тому доказательство. Но нет, Блек не будет доводить себя до голодной агрессии, когда средство не важно, лишь цель пульсирует перед глазами. Были случаи, что хочется навсегда стереть с памяти. Медленно почесав макушку, смачно зевнула, отрывая зад с кровати. Вампир оставляла после себя след из вещей, направляясь в душ. Заданием на сегодня было питание, наименее энергозатратное и в перспективе спасающее.

Вода приятно обтекала изгибы тела, бессмысленно падая в водосток. В голове никак не прояснялось, процессы не запускались. Может Мише взять отпуск? Приключения конечно весело, но если не можешь долго понять кто ты и где при пробуждении… это ли не переутомление. Да, стоит выдохнуть. Фантазии на тему свободного времени вызвали улыбку на безучастном лице брюнетки. Пропитавшись влагой достаточно, направилась к выходу. Из-за влияния создателя, Мишель приучилась к стилю, ко вниманию к деталям и важности самоощущения благодаря внешним атрибутам. Разлепив окончательно глаза, вышла из квартиры в сторону активной ночной жизни города.

В Синиструме ночная жизнь практически в каждом районе пестрила, но был любимый уголок девушки, куда каблуки сами вели. Обтягивающие джинсы, шпилька и бордовая блузка с темным амулетом, намекали на происхождение девушки, но не слишком для столь разнопланового места обитания. Принцип кормления вампира заключался в соблазнении. Обещаешь секс и немного пикантности, а по факту больше кормления, чем игрищ с совокуплением. Жертве уже все равно, она получает обещанную дозу наслаждения, а Миша — кровь. Все довольны, все сыты.

Маршрут пролегал к закоулкам у баров, где контингент ждет приключений и готов ко всему. Миша предпочитала людей, хоть и не против попробовать экзотических созданий, к примеру джиннов с божествами. На самом деле, список хотелок длинный, и чтобы его исполнить нужно попотеть в поисках. А сегодня не хотелось париться, путешествие хоббита или туда и обратно. Прокручивала несколько вариантов, остановилась посреди воняющего мочой переулка — как раз один из черных выходов бара. Вот бы, еда свалилась прямо в руки, мороки было бы меньше… Театрально развела руки в сторону, мечтательно взглянув в ночное небо. Прождала с минуту, убедившись, что везенье на ровном месте не светит и грузно выдохнула. Не все фантазии должны исполняться, оставь мечты, Мишель.

Как только руки начали опускаться, над головой вампира открылся портал, из которого выпал объект. Именно в руки Блек, шах и мат фантазеры. Инстинктивно схватила крепче тело, запрокидывая голову вверх. Портал фонил жаром, даже редкие языки пламени проскальзывали по краю, не проходя в Синиструм. Ад? Не за мной и хорошо. Выплюнул по неугодности? Прыснув от своей же шутки, опустила взгляд к массе в руках. Портал исчез, а тело осталось. Миша аккуратно опустилась на колени, бережно укладывая на асфальт бедолагу. Коим оказался мужчина, даже человек! Вампир втянула запах будущей жертвы, мурча от удовольствия. Он лежал без сознания, мнимая безопасность что ли ударила в голову? Или от шока бедный обомлел? Здесь нельзя расслабляться. Ну что это, как не судьба?! Обнажив клыки, довольно присосалась к шее мужчины.

Он был готов слышать правду — даже если бы она была ужасающей и неприятной. Пугающей. Фабиан чувствовал, что правда только такой сейчас и может быть, и раз он запустил пальцы в чужую грудину, вспоров все острым ножом и выпуская внутренности наружу — он не смеет притворяться наивным. Чудес в этой истории не может быть. Как и хорошего конца с счастливым будущим. И то, как Такахиро ждет от Фабиана удара, подобное разве возникает из ничего? У всего есть начало — страх не исключение. И да, он мучает и терзает в эти минуты Такахиро, копошась в его кишках, вытягивая из него правду, хотя, казалось, все понял уже сам и можно было обойтись без деталей, подробностей, без этого мерзкого, причиняя боль необходимостью вспоминать. Так почему продолжает? Только ли потому, что без слов это останутся лишь его предположения? Или все это ещё и потому, что Фабиан ощущает теперь уж и потребность Такахиро договорить все до конца? Так ли это? Или это только отговорка для себя, чтобы оправдаться за свою жестокость в своем желании заставив Такахиро говорить до той черты, перейдя которую, отступать в их дружбе будет уже поздно. Разве это не так? Проявленное любопытство в желании знать все — как проверка того: насколько сильно самому Такахиро нужна их дружба.

И если Фабиану и мерзко, то лишь от самого себя и собственных все ещё сомнений, к которым ему бы больше уже никогда не хотелось возвращаться — но уж точно никак не из-за того, что слышит от Такахиро. Фабиан и взгляда не отводит, когда хозяин этого дома смотрит на него исподлобья, произнося тот вердикт, что вынес женщине, любившей его? Под разгоревшимся светом, что окутал комнату тёплыми оттенками, Фабиан вглядывался во мрак чужих глаз и эта чернота не пугала, а влекла. Хотелось зачерпнуть ее с ещё большей тягой стать её частью. Наблюдая за тем, как она пропитывает и насыщает собой его всего. И Фабиан все это время и не думает ослабевать в том, как собственной магией продолжает создавать видимость объятий. Заметив за собой слишком поздно то, как двинулся ближе — не желая после отсаживаться. Не желая допускать даже тень мысли о том, что ему может быть некомфортно находиться так близко к тому, кто не просто способен свести мстительно близкого человека с ума. Даже пусть Такахиро и не любил жену, но она была отдана ему под его защиту, как любая выбранная женщина для своего будущего мужа — он отвечал за нее. Можно ли сказать, что большая часть вины за все произошедшее лежит именно на Такахиро?

Фабиан не удержавшись кривит губы в тени ухмылки.
О, нет, не просто большая — думается ему — а вся вина лежит именно на плечах Такахиро. Его жена не была виновата в том, что желала его любви  и в том, что эту любовь он ей дать не мог, тоже ее вины не было. Достаточно ли он старался, чтобы полюбить эту женщину? Способен ли Такахиро, с его характером, вообще кого-то любить? Столь сильно, чтобы отказаться был после способен от той свободы, что давала ему внешняя красота его молодого тела? У него бы ее не отняли, не упивайся он той властью, что его внешность ему давала. Фабиан ведь сам испытал ее силу, не так ли?

Но так ли все это теперь важно? Все это произошло задолго до их встречи — все это уже произошло и правда, которую Такахиро ему рассказывает, не для того, чтобы Фабиан начал осуждать этого человека за его жизнь (за поступки и сделанный выбор). Такахиро сам для себя отличный судья и палач, чтобы ещё и Фабиан становился тем кто будет осуждать за уже прожитое.

Он морщится. Столь же несдержанно, как до этого позволил себе ухмыльнуться. Такахиро не замечает иронию в том, что его жена была настолько же мстительна, как он сам? Вот только ума и тонкости в том мстительном плане, усадить (уж вот теперь до конца их жизни) своего мужа на цепь — у нее не хватило. Перегнула. Передавила. Сломала. Она именно сломала Такахиро, той жаждой до владеть им единолично. Не наложив на свежую рану швы, а всякий раз засыпая ее вновь и вновь солью, не на мгновение не позволяя Такахиро забывать о том потерянном им. И мужчина сидящий теперь перед ним — сотканный из боли и страха именно руками его жены. Фабиану не понять? Или он как раз понимает слишком хорошо боль и страх?

Он нарушает поток слов друга, вклиниваясь тихими голосов в своем вопросе:

— Это из-за нее ты ждёшь от меня теперь удара? Подобного, что пережил с ней, — или это даже не совсем вопрос, на который от Такахиро требовался бы обязательный ответ. Фабиан не сдерживая себя озвучивает скорей собственное понимания всего, с чем по итогу столкнуться Такахиро. Что еще Фабиану нужно? Что ещё нужно, чтобы быть уверенным в том, что для Такахиро идзин стал действительно близким для него человеком? Он боится. Боится. Достаточно вспомнить прошедшей ночи. И того, в какой комок боли и страха, сжался Такахиро в руках идзина, когда Фабиан больше не произнося и слова, обнял, чувствуя после того, как его друг плачет.

Фабиан вздыхает. Не тихо. Воздух с шумом входит через нос, проходя лёгкие и после обжигает губы, выдыхаемый через приоткрытый рот. Фабиан тянется за пиалой с саке и быстро выпивает из нее все. Думая в этот момент, что пусть вины на Такахиро все ещё большая часть из того, что с ним произошло — но даже это не причина была изводить его, сводя все его состояние к тому ужасу, с которым теперь он, как под пыткой, держит на себе чужой взгляд. Он ловит себя на вспышки ярости, с потоком ненависти к той женщине, которую никогда не видел, на знал — эти эмоции завладевают им молниеносно, что Фабиан почти забывает о том, что эта вспышка ляжет волнами на магию, которой он продолжает окутывать Такахиро. Он не рвет нити — не дёргает магию на себя, как не одернул бы и руки, потянись сейчас Такахиро к нему и прикоснись. Пусть чувствует. Пусть ощущает все эмоции того, кто требует правды — вот она правда в ответ. Через магию. Это больше слов. Все возмущение Фабиана тем, как Хиро позволил себя загнать в этот угол одиночества. Как он поверил. Злость Фабиана перетекает, как из сосуда в сосуд — стекает искажаясь с ярости на Ренхо и уходит к Такахиро. До сжатых пальцев на пиале, которую так и не вернул на стол после того, как выпил саке. Фабиану очень хотелось ударить Такахиро. Как следует ударить. За то, что позволил с собой так поступить жене. Поверил ей. И магия становится гуще. Насыщенней. Горче.

Он делает вдох и рассеивает туман. Нити рвутся звоном у него в голове. Фабиан оставляет пиалу на стол и поднеся после пальцы к лицу, трет ими переносицу. Минута тишины после последних слов Такахиро о его визитах к жене.

— И для чего? Этими визитами к ней, кого ты испытываешь: ее или себя? Терзаешь. Мучаешь. Разве ее сведенный с ума мозг, способен принимать тебя, как реальность?

Отведя руку от лица, он вновь смотрит на Такахиро.

— Что ж, смысла спрашивать о той, что тебя прокляла, нет? Уж если ты довел до сумасшествия ту, что стала следствием твоей убеждённости, что ты таким никому не нужен, та, что привела к этому… наверняка познала всю твою мстительную натуру с избытком? — он все с тем же любопытством, что и в самом начале (успокоившись?) и нет в его взгляде и намека на осуждения или быть может хоть тени отторжения от подобного факта жестокости в том человеке, которого он не просто считает другом — они далеко не просто друзья. Такахиро для него — семья.

[indent]Миша вспоминает её через несколько взмахов ресниц, едва заметно подкрашенных тушью — никакого излишка, вульгарности, всё очень естественно. Роняет взгляд на губы — кроваво-красные, идеально очерченные матовой помадой. Они горят на её бледном лице как свет маяка в темноте ночи, что струится вдоль женского тела глянцем черного шелка. Нужно сделать усилие, чтобы запретить себе возвращаться к ним снова и снова, увести глаза в сторону или прикрыть их на мгновение, чтоб избавиться от алого наваждения и не сломать все приличия.
[indent]Это узнавание безотчетно вспыхивает в лице Миши и срывает маску сдержанности и равнодушия, что Корсаков привычно цепляет на себя во время таких мероприятий, ограждаясь и защищаясь от всех. Но с этой женщиной он внезапно оказывается чуть ближе, чем с остальными в этом маленьком зале, где вдоль стен в зеркалах множатся лица, фигуры, бокалы, создавая утомительную видимость толпы бесконечным числом отражений.
[indent]Тогда — в конце представления она протягивала ему букет. И Корсаков подхватил его. Только его. Вызвав недовольные взгляды и вздохи всех тех, кому недостало внимания; всех тех, кто хотел развлекать себя мыслью о том, что стебли именно их цветов будут смяты тонкими длинными пальцами, прижаты к груди или упадут трепетными бутонами на сгиб худого локтя пока Корсаков будет тащить их в гримерную.
[indent]Иллюзия близости, иллюзия обладания.

[indent]Её букет Миша взял не только потому, что вдруг вспомнил, что на этом закрытом показе нет случайных людей — каждый тут избранный. Избранный мадам Лидией с ей известной целью, из непростых соображений и никогда случайно. А ещё и потому — что цветы эти словно ворох жутких насекомых с цепкими лапками выбивались из общей мелодии красивых изящных банальностей.
[indent]А Корсаков падкий на всё необычное.

[indent]Сейчас — их дарительница стоит напротив и тоже отличается от всех, готовых рвать друг у друга куски его внимания, хвататься за каждый проблеск интереса и возвращать обратно острыми крючками, что пробивают кожу, лишая сил и свободы. В таких ситуациях Корсаков всегда выставляет щитом свою фанатичную приверженность искусству, ставя его превыше всего — денег, секса, публичной известности. Обычная его игра в наивного мальчика, отдавшего себя всего сцене и не понимающего, чего ещё от него хотят, но что сам отчетливо видит в недвусмысленном блеске чужих глаз и плотоядности чужой улыбки. Корсаков словно выше и дальше любого и каждого. Он много лет умело балансирует на той грани, упади за которую и его изломают и бросят, вдоволь натешившись необычной игрушкой. Игрушкой, что не всем по деньгам и не всем по статусу, но именно этим вечером здесь каждый пришедший — искатель и покупатель. А Корсаков всего лишь добыча, замершая в пятне чужого зрачка словно в прицеле оружия.
[indent]И пусть он отличается от многих тем, что не имеет цены, но всегда найдется тот, кто захочет её узнать.

[indent]Талантливые мальчики и девочки вспыхивают ярко и быстро сгорают, не сумев выбраться из пламени чужой похоти, честолюбия и жестокости. Корсаков постоянно наблюдает такое. Может и Кэтрин сгинула в этом пекле, потеряв себя и погубив свою карьеру одним махом, приняв необдуманное решение. Умея неявно отказывать так, чтобы не покромсать чужие чувства себе во вред Корсаков хорошо понимает, где стоит зазнаваться, а где стоит вести себя поскромнее. И хоть он совсем не похож на ангела — скорее на производную запретной любви бесовской сущности с чем-то небесным — но умеет создать вокруг себя ауру непорочности так, что мало кто осмелится позволить себе лишнее.
[indent]С этой девушкой, что называет свое имя и протягивает руку, которую Миша почти порывается обхватить ладонью —  у него словно есть что-то общее, что-то чего он сам еще не понимает. И вместо того, чтобы отделаться парой стандартных фраз, Корсаков чувствует интерес. Чувствует его в нем и мадам Лидия. Вклинивается между ними, обрывая зарождающееся касание. Её мрачное недовольство окатывает холодной водой и Миша едва заметно поводит плечами словно в душном зале температура упала на градусов десять.
[indent]— Интервью? — машинально переспрашивает он, проводив отходящую от них женщину глазами. — Обычно нет, но всегда можно сделать исключение.
[indent]Да, у него контракт. Да, он подписывал что-то там о неразглашении тайн. Да, Десмонд будет свирепствовать — Миша успевает заметить, как она чуть повернула голову, поймав его последнюю фразу. Но это его лицо на афише с той самой полуулыбкой, за которую его прозвали русским демоном. И благодаря ему скромная балетная студия Лидии Десмонд собирает полные залы и не испытывает недостатка в деньгах.
[indent]Корсаков никогда не набивает себе цену за зря. Он и правда не привык светиться публично, не ведет инстаграм, не записывает подкасты. Танцоры балета не звезды шоу бизнеса и не вызывают интерес у владельцев кабельных и ютуб-каналов, чтобы те рискнули и выделили им эфирное время, поплатившись за это рухнувшими рейтингами.
[indent]Но Миша любит быть в центре внимания даже, если это внимание одного единственного человека — например, Никты Арден. Миша любит и не пресытился. А еще ему почему-то хочется пойти наперекор мадам Лидии. Ну и может разбавить свое одиночество, что становится острее и гуще с каждым днем.
[indent]— Когда и где? — спрашивает он, добавив в голос веселой беспечности, и отдавая девушке право решения. Корсакову кажется, что она из тех, кто предпочитает быть сверху.