Вот поэтому Кэд не любила Кэмдэма. Нет, ненавидела. Он постоянно пытался все испортить своими неуместными фразами, какими-то действий, просто своим кислым выражением лица и этим вечным "Ария", будто мать, призывающая девчонку к спокойствию, дергая ее за именной поводок. Он портил каждую встречу с Эдди, если они не уединялись где-то, где его брат не мог их достать - но он все равно мозолил глаза своей недовольной физиономией, по которой девушке хотелось врезать.

Вот и сейчас старший Роудс все испортил, приехал вместо душевной отрады, загоняя в угол своими шутками.

Нет, это шутка. Только лишь проверка на стойкость, наградой за нее будет Эдрик Роудс с цветами и извинениями, расцветающий морозным румянцем и какой-то очередной дурной шалостью. Может он решился? Может момент детских фантазий переходит так глупо в стадию "наконец-то"? Она согласится, потому что не сможет ему отказать сейчас после стольких лет ошибок и неудач.

Но Кэмдэм, которому никогда не был свойственен шутливый тон, выглядит мрачнее тучи, хуже, чем когда-либо ранее.

Пусть это будет шутка.

Прошу.

Она будет плакать.

- Не смей, - губы дрожат, силясь сдержать бомбу наплывающих плохих эмоций, - нет нет нет нет, такого не может быть, - разгон, легкий прыжок вниз, по склону, все дальше, глубже, быстрее, в самую яму, - ты просто дурак и просто снова пытаешься нас рассорить, доказать какую-то там свою логику, но...

Пусть шутка. Синяки на его глазах от бессонных ночей и искристого, как снег горя. Шу-тка.

Нет.

Обратный отсчет, запуск в бесконечность с ревом в груди и раздирающей на куски болью. Он бы с ней так не поступил, он не бросил бы, не оставил бы вот так одну, не разбил бы сердце сильнее чем все ее прошлые ухажеры, что кичились своей уникальностью, а по итогу и пальца Эдди не стояли. А что теперь?

Пустота.

Это сердце подсказывает, забирая взамен все силы, с которыми Кэдди хотела провести этот день, самый счастливый за весь год. Нокс нужна опора, наверное, теплое одеяло и стакан горячего шоколада, чтобы пережить зиму, что вдруг стала реальностью. Рукой прикасается к фонарному столбу, зная, что пожалеет, ведь перчатки она никогда не любила надевать даже в самый лютый мороз. Но разве теперь в этом есть хоть какой-то смысл? Конечно же нет, ни в чем теперь нет смысла.

Эдди умер. Аневризма. Никто не знал. А Кэд кажется, что она могла знать, могла хотя бы догадаться, но ей просто было не до того и в силу своего эгоцентризма все сигналы и крики о помощи были пропущены. Ей бы удалось его спасти, может, точно, наверняка.

- П-почему мне сразу не сообщили? - чтобы это изменило кроме как ничего? Ей не стало бы легче, слезы, стекающие за разгоряченный шарф, не стали бы лишь эфемерной метафорой утраты, - я бы... я бы... я бы хотя бы попрощалась с ним.

Но разве нужны прощания? Нет, нужен он и живой, рядом с ней, его объятия и покой - но никакими письмами к Санта Клаусу или молитвами всем известным богам это больше не выпросить, сколько бы не трудиться и сколько бы грехов не искупить. Все упущено, утрачено, болит.

Его нет. А ей нужно домой.

С этой мыслью она достает телефон, пытаясь ледяными пальцами найти приложение такси, но не выходит даже снять с него блокировку.

Дин понимал гнев подруги на него. Да и, черт возьми, он и сам себя винил во всем случившемся. Доверился не тому человеку. Да это как гребанный девиз всей его жизни. Еще до того, как миру пришел конец, его жизнь уверенно набирала скорость, катясь под откос, так что, когда все случилось, Дин даже был рад. Ведь ему не надо было больше разбираться с очередными бывшими, проблемами за работе и сеансами психолога, которого ему назначили.
Он виноват, но признать это было чертовски сложно, разве что через призму сарказма. Но со всем разберемся позже. С их выяснением отношений. В конце концов, они не были чужими людьми друг другу, и часто работали вместе, против отбитых военных. Хоть и не знали ничего о прошлых жизнях друг друга. Им надо было сплотиться и сейчас. В противном случае они погибнут прямо здесь.
Звук засова. Не было времени на обсуждение. Нужно было действовать быстро. Отвлекаешь и действуешь. Все как по учебнику.
-Как только они вдвоем войдут в камеру, возьми на себя одного из них. - тихо проговорил Пэрриш, хоть уверенности в том, что все выйдет, было и немного. Это были вооруженные военные со спец. подготовкой. Но с другой стороны, это не первые военные, с которыми они имели дело. Сейчас силы были равны. И стража - уж точно не самая большая проблема в их новом мире.
Дверь приоткрылась, и послышались два голоса "стражников". Они обсуждали какие-то повседневные беседы, будто вышли на сраный пикник. Конечно, опасности они не чувствовали, ведь это всего лишь какие то два повстанца. По их мнению, они не представляли никакой угрозы. А зря.
Двое вошли, и брезгливо взглянули на мужчину и девушку.
-Встаем. У босса к Вам есть пара вопросов. - сказал один из охранников, взглядом окинув заключенных.
Разумеется. Допрос. Снова. Все, что им нужно было узнать, это планы мятежников. Где они базируются и на каком этапе подготовка к побегу. Это хорошо. Значит остальных разговорить не получилось. И как же хорошо, что Джеф всего этого не знал. В курсе всех планов были только Вик, Дин и еще пара человек. Такую меру безопасности предложила именно девушка, за что сейчас Пэрриш был ей искренне благодарен.
-Я бы с радостью встретил Вас стоя, но что-то нога побаливает. Не поможешь мне встать, бравый солдатик? - Пэрриш ухмыльнулся, краем глаза заметив, что Викки была уже в боевой готовности. Но черт, как же хорошо она отыгрывала испуг. Или она правда боялась?
Давай Вик, не подведи меня. - мысленно взмолился Дин. Один он из этой передряги явно не выберется.
-Ты думаешь, что на курорте? - один солдат сделал шаг ближе к Дину, а другой к девушке. Но внимание было сосредоточено на мужчине. Отлично. Этого он и добивался.
-До пяти звезд Вам определенно далеко, пацаны. - вновь ухмылка. Пэрриш даже не пытался встать, а так и сидел, вызывающе глядя на обоих солдат.
Давайте, овечки, идите прямо сюда.
Один из солдат подошел уже в упор к Дину, второй был в шаге от девушки, но взгляды все еще были прикованы к мужчине. Он их бесил. Вот, с чем Дин всегда справлялся прекрасно, с тем, чтобы выбесить окружающих. Последовал крайне неприятный удар в висок. Но Дин так и не сдвинулся с места и не собирался. Отвлекающий маневр, чтоб его. Уж лучше пусть выбивают дурь из него, чем из на вид хрупкой девушки.
-Ладно-ладно, уговорили. - Дин чуть поморщился от боли, почувствовав, как из виска потекла тонкая струя крови, но так и не намеревался вставать. - Три с половиной звезды. - еще один удар, на этот раз Дин почувствовал привкус крови во рту.
-Я сказал, вставай. - грубо приказал военный, и взял Дина под руку.
-Попроси вежливо. - вновь ухмылка, а следом очередной удар на этот раз в скулу.
Время пришло. Ухмылка медленно сошла с лица Пэрриша, а само лицо приобрело каменное выражение. Он смотрел в глаза стражнику с таким вызовом и наслаждением. Он перехватил руку военного, а в глазах загорелся нехороший огонек. Психолог как-то сказал Дину, что у него проблемы с гневом. Но кто сказал, что это плохо? Пэрриш сжал руку военного, резко притянул к себе и ударил его головой прямо в нос. Сразу пошла кровь. Кажется нос солдатика был не такой прочный, каким казался. Дин резко вскочил на ноги, вывернул плечо военного и ударил кулаком прямо в скулу. Второй военный замешкался, и потянулся к оружию, но тут уже был выход Виктории. Как уже и говорилось ранее, эта девушка себя в обиду точно не даст. Она и Дина могла уложить при желании. И когда она била, не было ощущения, что это удар хрупкой миниатюрной девушки. Было ощущение, что тебя метелит здоровый амбал (уж Дин это прочувствовал в свое время на себе). Она быстро разобралась со вторым, пока тот не отключился. Со своим Дин тоже покончил сразу, сломав тому правую руку, и последним ударом вырубив парня. Все сработало. Дверь была открыта. И у них было оружие.
-А ты не торопилась. - бросил Дин, выплюнув кровь из своего рта. Вик будто ждала, пока Дина проучат, и только потом вступила в бой. - И, справедливости ради, я не заставлял идти со мной. Никого из Вас. - теперь было время поговорить, пока они обыскивали стражников и забирали их оружие. - Ты сама решила идти со мной в поисках "Утопии", так что не перекладывай всю вину лишь на меня. - Дин прицепил пистолет военного себе за ремень джинс, а автомат повесил на плечо. Патронов было немного, но им достаточно было выбраться отсюда и вытащить остальных, а с остальным разберутся позже.

В каждом человеке есть особый шарм, то неуловимое очарованье, преображающее его черты в глазах смотрящего; Элизабет, столкнувшись лицом к лицу с буйством природы, в людях рядом разглядела совершенно иные достоинства. Хозяйка Сада, ранее казавшаяся, холодной и отстраненной в личной беседе, протянула руку помощи в опасный момент и почти мгновенно отозвалась на молчаливую просьбу о помощи. Статный чужеземец (как же иронично то звучит даже просто в мыслях, ведь сама Лиззи пришла из другого мира) был сдержан, но не переставал искать пути спасения для всех них. Розмари... Элизабет на секунду в удивлении щурится, а после, наперекор тревожному гулу, тихо смеется, не прикрывая рот ладонью. Все правила этикета в миг стали не важны.
— Или это намек, что Вы слишком хороши в нем и пора прикупить еще парочку нарядов?.. — её голос тих и кроток, по-юношески звонок и тонок; но в нем пропала отчетливо звучавшая еще пару минут назад дрожь. Давящая тяжесть в груди с придыханием встает комом, а с первыми смешками растекается по телу теплом. А следом по венам бежит и преждевременная слабость, приходящая всегда вместе с успокоением после выброса адреналина и перенапряжения.
Лиззи задерживает взгляд на протянутой Розмари туфельке. Посреди хаоса растерянный и неловкий охранник, подающий обувь растрепанной госпоже, выглядит настолько гармонично и нелепо одновременно, что трогает утомленное страхом сердце.

Он — наш... Голос Таланди врезается в сознание и звучит эхом еще некоторое время, пусть и обращены они были ни к Элизабет. Когда средь листвы промелькнула белая фигура, она не предала тому никакого значения; но стоило зверю выйти к ним, как он приковал к себе всеобщее внимание. Шкура его переливалась холодным и ослепительным блеском, отчего Лиззи даже невольно потерла глаза, почувствовав на костяшках пальцев влагу.
Пусть Элизабет и слышала отчетливо каждый звук, разобрать слов, как бы не старалась, не могла. Подавив детское и непосредственное желание сразу же задать вопрос идущей рядом подруге, она брела позади молча. Нельзя нарушать момент, наполненный необъяснимой магией. То как легко и естественно выглядела Таланди в общении с неземным существом — поражало; образ этот надолго останется в памяти, наравне с ужасами. Возможно, мир действительно знает лучше и стоит пройти через темные времена, чтобы выйти к свету. Природа бушевала, а Лиззи шла позади, рассматривая землю под ногами. Без ужаса, без паники и даже без боли. Все ушло на второй план. После прилива всегда, рано или поздно, происходит отлив.
Слова Таланди заставляют вздрогнуть; подаренный оленем покой позволил уйти глубоко в мысли и поразмышлять обо всем.
Утешить?
Лиззи только восемнадцать, но она уже точно знает: утешение — то, чему невозможно научиться и одновременно то, что требует мужества. Подойти вплотную к чужому горю, прочувствовать его и остаться стойким и сильным — тяжело. Она терялась всякий раз, когда Франц просто разбивал коленки и тут же заливался слезами; семенила вокруг отчаявшихся больных в полевом прифронтовом госпитале. Кто-то нуждался в правде, и эта горькая пилюля дарила им покой перед неизбежной смертью. Кто-то утешался ложью, слушая из уст незнакомой медсестры рассказы о том, что будет завтра, которое уже никогда не наступит. Кому-то радость дарили конфеты, кому-то — пара строк на пожелтевшей бумаге, а кому-то — выданные в двойном размере сигареты, даже если это связано с тем, что с поля боя вернулось меньше половины солдат. Подобрать нужные слова, промолчать или просто крепко обнять — никогда точно не знаешь, в чем нуждается другой человек.
Могучие корни петляли и уходили под землю. На дереве то появлялись молоденькие листочки, то сразу же отмирали, опадали и сохли на глазах; секунда — и вот уже на той же ветке распускаются новые почки. Жизнь сменяется смертью, а смерть — жизнью. Теряется ощущение времени. Завораживает. Смерть обычно пугает, но не сейчас. От старого лейтенанта, ушедшего на фронт прямиком с фермы, она уже как-то слышала: и смерть, и жизнь — естественны. Он не вытерпел и вспылил лишь однажды, когда артиллерийским огнем задели лошадей и те дико кричали, умирая. Но после, вечером того же дня, он и сказал те слова. Смерть, как и рождение, бывает разной, но всех она ждет. И это...
... хорошо.
Таланди, сидящая среди могучих корней, на корточках чудится миниатюрной и хрупкой. Розмари ступает к древу второй.
Когда наступает очередь Элизабет, её колени вдруг наливаются ватным чувством, отчего кажется... еще мгновенье и — не удержавшись на ногах, она упадет. Она осторожно, маленькими и короткими шагами, будто бы растягивая время, пробирается через корни к стволу.
И что теперь?

Что она — обычный человек — может дать или может сказать древу, будто бы символизирующему собой столь таинственные и глубинные явления, как зарождение и смерть? Элизабет робко касается кончиками пальцев шершавой коры. В темноте слышится ласковый, казалось, позабытый голос матери.
Лиззи, не будь такой строгой с Вилли. Он еще только учится понимать, что хочет сказать и что чувствует. Поэтому вместо того, чтобы успокаивать его или просить прекратить, в следующий раз просто скажи...

Элизабет тянется вперед, приникает лбом к коре дерева и прикрывает глаза.
  — Если хочется плакать, плачь. Каждому из нас иногда бывает больно, страшно и тяжело.

Поплакать иногда даже полезно.
У мамы была красивая улыбка.

В этом удивительном и жестоком мире все-таки самым важным остается... любовь.

кот в мешке

давай в личку тебе скину :3 от 3к, 3 лицо, чаще всего лапслок, но капс, если надо, могу использовать.

-сюда пост-