— Ирод треклятый, знаю, что здесь где-то ошиваешься, – голос старухи, Софьи Прокопьевны, звучит так же хрипуче и неприятно, как воронье карканье. Ты, любопытством охваченный, голову вбок наклоняешь, с высоты шкафа, в углу, за шарканьем её тапочек наблюдая; пальцы тонкие и помертвелые будто – за край невольно цепляются, когтями чёрными впиваясь в лакированную поверхность дверец.

Старуха тебе не шибко нравится: постоянно норовит шваброй вонючей по голове съездить; напугать её не получается и, в целом, кажется, что жизнь при муже, – а Софья Прокопьевна часто под нос себе жалуется на его скверный характер, упорно игнорируя тот факт, что Аркадий Петрович почил уж лет, как, пять назад – закалила её настолько, что, сдаётся, у самого Сатаны не окажется власти хоть как-то её приструнить.

  — Думаешь, я тебя боюсь, захухря помойная? – с вызовом спрашивает Софья Прокопьевна и, положив тыльную сторону сморщенной ладони на поясницу, медленно наклоняется, неизбежно сопровождая сие действие продолговатым кряхтением, а после, также медленно, поднимает с пола облезлый веник. Ты невольно морщишься, потому как, знаешь, что сейчас брань благая всенепременно перейдёт в попытки старушки найти тебя и умышленно нанести хоть какие-нибудь увечья – скорее желая выплеснуть минутную обиду от безысходности  твоего здесь пребывания, нежели действительно намереваясь прикончить. Оба прекрасно понимаете – сил и здоровья у неё на это не хватит.

Вздыхаешь и лениво кладёшь ладони на стену, облепленную беспощадно пожелтевшими от времени, но когда-то небесно-голубыми обоями, с цветочным узором – лучше уползти от греха подальше и не раздражать пенсионерку лишний раз.

Софья Прокопьевна живёт здесь и прибирается ровно до очередной «удачной» арендной сделки, а потом гордым гоголем уезжает обратно в квартиру сестры, которая покинула её чуть раньше, чем благоверный Аркадий. Там жилище просторнее и светлее, рядом почта и неплохой маленький парк, куда Софья любит приходить по дню за свежими сплетнями. По крайней мере, так она рассказывает. Да, она с тобой разговаривает. Ты, для неё, будто кот: раздражаешь, «гадишь», но всё ещё остаёшься тем живым существом, с которым можно поговорить и не чувствовать себя откровенно больным человеком. И ты, так же, как и кот, мало, что понимаешь и никогда не отвечаешь. Не умеешь говорить. Пытаешься, порой, но выходят только непонятные отдельные звуки.  Да и учить тебя никто не спешит. Старушке важно выговориться, остальных ты отпугиваешь. Когда специально, когда даже активно стараться не приходится. Ты не животное, у тебя скорее человеческие очертания, но и полноценно к роду людскому отнести себя, увы, не можешь. Ты не знаешь, кто ты есть. И никто не ведает. Священник из маленькой церквушки, которого Софья Прокопьевна немедленно привела после первого твоего перформанса перед её квартирантами – назвал тебя бесом, побрызгал святой водой и предпочёл сделать вид, что никогда не видел (через некоторое время поползли слухи, будто он попивать тайком начал). Софья после ругалась, на чём свет стоял, и сказала, что обязательно дойдёт аж до патриарха.  И, конечно же, не дошла. Она ничего не может с тобой сделать, но квартиру сдавать упорно продолжает. На что надеется – неясно, но залог сбегающим людям никогда не возвращает.

Вот так и живёшь: воруешь мясо сырое из холодильника, пугаешь людей и спишь на шкафу в хламной комнате, укутавшись в старую, поеденную молью, кроличью шубу Софьи; на тебе из вещей только растянутые в коленях треники Аркадия, которые жена его планировала на тряпки пустить (отчего-то тебе кажется, будто это необходимо – прикрывать нижнюю часть тела). Если называть тебя монстром, то монстр ты... странный. А для домового, по экспертному мнению владелицы квартиры – большеват. В одном уверен – люди здесь, помимо Софьи Прокопьевны, жить не должны. А почему – рассказать, к сожалению, не в силах.

— Шоб те околеть! Куда убежал?! – слышишь, спрятавшись под диван, и открываешь рот, стараясь сдержать подступающий позыв чихнуть. Старуха знает, где искать, посему места выбираешь достаточно для неё труднодоступные. Тут главное – переждать бурю, а там уж можно будет в другую комнату пробраться, где ламповый телевизор включён (единственное доступное тебе развлечение, не связанное с истерическими криками); замираешь, стараешься не поддаваться щекотке в носу, а когда получается, то вздыхаешь облегчённо и ложишься щекой на грязный холодный пол.

И через время, неожиданно для себя, засыпаешь.

Сны красочные тебе не снятся. Ты просто проваливаешься в темноту и выпрыгиваешь из неё по пробуждению. Так и сейчас: кажется, что прошла всего секунда, но в комнате уже темно, а из другой доносятся звуки любимого Софьиного сериала про ментов. Ты бы мог расстроиться из-за пропущенного дня, будь тем, для кого время хоть что-то бы значило. А так, лишь выползаешь из-под продавленного дивана и аккуратно, но стенам и потолку, тащишься в спальню.

— О, припёрся, – говорит старуха, даже не обратив на тебя внимания. Поперву поражало её умение видеть затылком в самых неожиданных ситуациях (ты ведь бесшумный практически). Сейчас же, понимаешь, что привык. И тебе всё больше кажется, что Софья не столь проста, как может казаться. — Мне из-за тебя пришлось ещё стоимость снизить, черт верёвочный.

Фыркаешь, аккуратно спускаешься по стене, и в углу устраиваешься, колени острые к груди поджав. Софья редко повторяется в своих ругательствах. Не знаешь, что они означают, но догадываешься, что всё, так или иначе, относятся к твоему внешнему виду. Выглядишь, ты, мягко говоря, жутковато: когда-то серая кожа на болезненно-худом теле потемнела от грязи и пыли, волосы растрепанные небольшими клочками свалялись, когти на руках по сантиметра два, нечеловеческие клыковатые зубы и большие выразительные глаза, которые будто сквозь душу каждому смотрят. 

— Надеюсь, что Он однажды утащит тебя оттуда, откуда ты припёрся, – вдруг тихо проговаривает Софья, и ты замираешь. Он... Он... Откуда?! Откуда она может знать? Тебя словно ледяной водой из ведра обдаёт; напрочь забыв про обычае своё к людям не приближаться – устремляешься к старухе, но трель дверного звонка заставляет остановиться. Сердце бьётся бешеною птицей, смотришь на Софью снизу вверх, но она лишь холодно улыбается. Откуда? Что она о Нём знает?!

— А это, кажись, твой новый сосед, – Софья Прокопьевна, как ни в чём не бывало, поправляет махровый халат. — Постарайся не спугнуть раньше времени.

На месте остаёшься, дыша тяжело. Тебе настолько не по себе, что хочется спрятаться в шкаф. Впрочем, так и поступаешь – быстрым топотом скрываешься, забыв про очередную жертву Софьиной жадности.

Откуда? Кто она?