Оборотень по имени Дерек Хейл никогда в жизни не мог бы подумать, что возвращение в Бейкен Хиллс, всего лишь для того, чтобы узнать кто и почему убил его сестру — Лору, может обернуться подобным образом.
Что события буду случаться и случаться, происходить и происходить, что они, мерцающими плетьми, исполосовывающими поднебесное полотно черного низкого бархата над беспокойным городом, широко, извилистыми шрамами прерывающихся молний — разверзнутся во всю ширь, как небеса во время сильнейшей грозы, неожиданно и непредсказуемо примутся нарастать, снежным комом, в буквальном смысле этого слова.
Что в один "прекрасный" момент они, как необузданная, потерявшая управление(а на самом деле никогда его и не имевшая и не собиравшаяся иметь) горная река, выйдут из-под всяческого контроля и намертво затянут в себя, свяжут в самой гуще. Поймают, как паутина ловит глупого мотылька.
Если бы кто-то однажды сказал ему, если бы хоть один человек или не-человек даже посмел шепотом заикнуться про то, что он — нелюдимый неразговорчивый угрюмый бетта-волк будет, по самые кончики заостренных ушей, в гуще темных историй, бесконечной вереницей происходящих около кучки подростков, то, пожалуй, вервольф выдрал бы этому смельчаку глотку, сияя непроницаемой, льдистой голубизной глаз и равнодушно поджимая губы.
Но появился сперва он — глупый, лопоухий щен, по имени Скотт Маккол. Новообращенный, едва держащийся на своих неуклюжих лапках и доверчиво *зачеркнуто* совсем недоверчиво сияющий медовой желтизной глаз, превращающихся в теплый янтарь временами. Упрямый, смелый, справедливый. Ещё такой человек.
Хейлу приходилось тогда очень долго и напряженно думать, прохаживаясь из угла в угол сожженных развалин, пересыпанных пылью и насквозь пропитанных смертью, некогда звавшихся его домом. Он ведь хотел только узнать почему умерла Лора.
Дерек не мог точно понять, когда он впервые ощутил это.
Ответственность. Альфа, обративший Скотта, явно не торопился счесть его членом своей стаи так, как должно бы это делать приличному волку, приличному самцу и приличному вожаку. Волк этот был совершенно неприличным, а если точнее, то гребанным поехавшим психом.
"Я должен помочь ему" — просто появилось однажды в сознании. Однако, за юным волчонком Скоттом в довольно узкий жизненный круг ворвались, конечно же не спрашивая позволения и его друзья, обычные люди. Эллисон — девушка которую он любит. Лучшая её подруга Лидия...и один парень, такой щуплый и вечно несущий какой-то бессмысленный бред со скоростью света. Человек с шилом во всех известных и больше неизвестных местах. Парнишка со странным сочетанием имени и фамилии. Стайлз Стилински.
Хейл совершенно точно не сможет вспомнить сколько раз его хотелось просто поднять за шкирку и повесить на крючок, вмонтированный в стену, чтобы не мельтешил перед глазами, как муха под дихлофосом.
После стайки тинейджеров, в жизнь ворвались куда менее приятные люди — Ардженты. Но окончательно Хейл застрял во всем этом, когда рассек горло Питеру и когда глаза племянника обагрились алой, отнятой у дядюшки силой.
Новообращенная стая, которую никто не воспринимал всерьез, стая, над которой все смеялись, привязала Дерека в Бейкен Хиллс окончательно.
Теперь никуда нельзя было деться, взяв на себя ещё больше ответственности, он должен был присматривать за всеми. Особенно за теми, кто не имел никакой фактической силы. Даже Эллисон, несмотря на то, что она человек — может постоять за себя, как дочь охотника.
Но вот сын шерифа, кажется, даже биту толком держать не может. И черт его знает, почему Хейл задумывается об этом.

Раскалённым солнцем сжигает кожу,
Ветер сушит слёзы и ранит веки.
Я героем был – стал теперь ничтожен,
Ты ушёл в закат, ты ушёл навеки.

На краю Земли по тропинке ночи,
Ты уходишь прочь, я бегу по следу.

Я закрыл глаза, позабыв про смелость,
Нити всех дорог – у твоей могилы.
Я не знаю сам, что теперь мне делать,
Разве клясть богов в недостатке силы.

Я искал ворота в Иное Царство,
Я швырял проклятья в глухое небо.
И какой же бог нам судил расстаться?
Я не знаю, был ты, иль может не был.

Я твоё опять повторяю имя –
Лишь кедровый лес отзовётся плачем.

Расцветает солнце бутоном светлым,
Видишь, в небеса улетает сокол.
Я приду к тебе по воде и пеплу,
Я приду к тебе по осколкам стёкол.

Если бы Андомеда Тонкс когда-нибудь читала библию, то всемирный потоп выглядел бы именно так.
С низкого неба, цвета облезлой свалявшейся шерсти, сплошь покрытого густыми кучевыми облаками, ледяными потоками лилась мерзкая влага, безо всякой передышки и намека на просвет.
Удивительно, как в мае может быть так - серо. Цвет выскребли, словно краску со стен, нанесенную туда лет пятьдесят назад. До неровного кирпича, неоднозначно подмигивающего оттенком свернувшейся крови. Или это свежие зеленые маячки распустившихся листьев слишком далеко?
Хотя, нет.
Вот же цветок! Прямо перед носом, необходимо только чуть опустить взгляд.
На неё смотрела темно-красная хризантема. И ещё одна и ещё. Рядом, ближе к центру композиции, расположились розы.
Лента была не черная - темно-фиолетовая.

Ремусу и Доре Люпин(Тонкс) - с вечной любовью и памятью.

Ни на надгробиях, ни на траурных лентах; нигде не было озвучено полного имени дочери.

Не называй меня Нимфадорой!

Хорошо. Обещаю. Больше никогда.
Клянусь. Можешь быть спокойна.
Можешь быть...

Кто-то, не произнося ни слова и даже не дыша, казалось, верно держал над головой огромный темный куполообразный зонт. Наверное, это был Гарри. Или Рональд. Нет, всё-таки Гарри, справа не наблюдается всполохов рыжей шевелюры. Или веснушек. Долговязости, чего там ещё есть у Уизли?

Смотри, какие конопушки я могу. А какой нос! Брови погуще, пореже, вообще без бровей. Рыжие волосы, длинней, короче, кудряшки?. Глазищи, ууууу.
В горошек, в полосочку, в линеечку.

Да, дорогая. Я знаю.

- Пора, - она не сразу услышала это чье-то обращение, бросая взгляд на тире между дат, выгравированных на камне: - Мы уже с самого утра здесь.
- Мне нужно ещё...время. Побудьте с Тедом, пожалуйста.
Речевой аппарат категорически отказывался произносить имя внука и мужа уменьшительно-ласкательно.
Это тут же вызывало ощутимое блуждание осколочных слез под веками.
Для жены, потерявшей мужа придумали название - вдова.
Для ребенка, потерявшего родителей, придумали название - сирота.
Никакого названия не придумали для матери, потерявшей ребенка. Наверное, потому что это слишком жестоко.
Наверное, потому что даже в самом несправедливом мире, мире погасшего солнца, победившего Абсолютного Зла, мире Ада на Земле, где все спасители развешаны на позорных столбах, феи нанизаны на булавки, а единороги запечены на гриле, дети не должны погибать прежде родителей, вынуждая их стоять у гроба.
Андромеда знала, что нужно сдвинуться с места.
И не могла обернуться вслед уходящей процессии. Не дай Мерлин, выглянет из чьи-то рук чуб ярко-розовых волос.
Она что, никогда не сможет глядеть на него без дрожи, без рубленого сердца в соку кровотока, проходящего через крупную мясорубку?.
Позади ждал пустой стылый дом.
Где-то там сейчас будут вести беседы о падении Темного Лорда, о Хогвартсе, о министре и Министерстве, о...
Любой разговор означает продолжение.
Тонкс стояла в тупике.
Фамилия в скобочках, окрыленно сопровождавшая её всю жизнь, превратилась в раскаленный нож, проворачиваемый где-то в самом центре солнечного сплетения. В гремящие оковы, оплетшие щиколотки.

Бесконечное, нудное, как зудение вонючей помойной мухи над ухом раздражение — вот что ощущал Хаск, почти всякий раз, когда видел Энджела.
Отшить этого длинного, когда ему очень уж всралась компания, было просто нереально.
Самое мрачное выражение еблета и смертельно тяжёлый взгляд не могли развернуть этого белобрысого от стойки в холле отеля «Хазбин», где по милости Аластора, договорная цепь его придуши, приходилось работать барменом.
Они все тут ебанутые: однозначное наблюдение первых нескольких дней, а потом и недель.
Ладно Чарли, она просто гипер странная для адской дочки босса, тенью за ней ходит меланхолия без глаза, юлой носится убирашка, теперь змей ещё шипит размазней о своих любовных неудачах.
Аластора можно сразу вынести за скобки.
Но Энджел! В этих своих блядских чулках под блядскими шубами, с этой своей укладкой, тонкий звонкий, бесяще картонный. Ненастоящий. Фальшивый. Сраное зеркало.
Лучшая стратегия это игнор, если бы он мог сканать.
Сегодня Хаску снова не спалось и снова это совпало с предрассветным возвращением главной порно-блядь-звезды всего ада.
Скрипнув зубами, Хаск плеснул чего покрепче в стакан и продвинул его по стойке прежде, чем Даст скажет хоть слово о том, сколько шипастых хуев сегодня в него пихали и на сколько процентов по трудовому кодексу шлюх это переработка.
Начал Энджел, на этот раз, не с подробностей рабочей ночи. Иронично поинтересовался насчёт выражения морды Хаска.
— Ни-ху-я у меня с лицом, — буркнул Хаск, сверкнув глазами из-под красных кустистых бровей. — Совершенно нихуяшеньки.
Хотелось повернуться спиной и попереставлять дурацкие бутылки позади себя, но он лишь принялся картинно протирать стойку, от усердия царапнув её длинным острым когтем.
Глянул на выразительную длинную царапину по поверхности отполированного дерева. Не было смысла пытаться скрывать своё раздражение и Хаск перестал.
Глупо беситься на чью-то фальшивость, а потом пытаться удержать маску на собственном лице.
Но он так устал ждать в этих томных глазах напротив хоть капельку искренности, причём, совершенно не понимая зачем ему. Больше всех надо?
Народ тут знает Энджела Даста целую вечность, никто не лезет ему в душу.
Никто, даже хорошенькая оптимистка Чарли, у которой светлая вера в лучшее чуть из ушей не льётся. Вообще-то, она этот сраный отель за ради искупления последних мразей основала.
— Давай, начинай. Какая отстойная болтовня сегодня на повестке ночи? В десятый раз будешь рассказывать мне про свой лучший икс-икс-икс фильм?