| «Стояли звери Около двери, Они стучали, Их не пускали.
«Но нашлись те, кто их пожалели, Те, кто открыл зверям эти двери. Зверей встретили песни и добрый смех. А звери вошли и убили всех.» Предыстория о колдуне, Зимнем дворе и необъятной алчности фэйри Колдун Торвр не был слишком популярным при Зимнем дворе, но и совсем уж безымянным его дом никогда не слыл. Что-то настолько среднее и пресное, что о существовании этого семейства знать вспоминала только в те редкие моменты, когда на званом вечере совершенно некому было перетереть кости за бокалом вина. Самолюбие колдуна это невероятно уязвляло, он всегда стремился быть на слуху, тянулся к масштабному и великому, но каждый раз натыкался на подковерные игры в которых, к сожалению, был откровенно слаб. Зато в изобретательности и живом уме фейри природа отсыпала с горкой.
Торвр занимался исследованиями, да что уж греха таить, в своей лаборатории он был сродни богам, творцом, который создавал новую жизнь, делал прекрасных гибридов из старых и на его специфический вкус совершенно бесполезных тварей. И так, одним вечером, вернувшись после сокрушительного поражения в словесной дуэли, расстроенный маг, пригубив, вдруг подумал, а почему бы не попробовать создать существо, которое поможет ему поставить этих зазнавшихся аристократов на место?
Это не было простым делом, не один десяток лет он потратил только на исследования самой возможности живых существ к мимикрии, добился признания научного сообщества в исследовании подменышей, но все это было только множеством пройденных ступеней на пути к его первоначальной цели. Фейри было мало просто заново переосмыслить и пересоздать мимика, с этим уже давно справилась и сама природа, Торвру было необходимо сделать эту тварь полностью зависимой от своего «хозяина», полезным и раболепным слугой не смеющим перечить, могущей менять множество личин и оставаться при этом продолжительное время сокрытой от внимательных собратьев-магов. Ему нужен был идеальный шпион при Зимнем дворе, лояльный только ему одному. Но, как известно, ничего идеального в этом, да и во всех прочих мирах попросту не существует.
Первые подвижки в создании произошли, когда разгневанный колдун до смерти забил своего недалекого слугу, а тот, вместо того чтобы спокойно отправиться в лучший мир, сделался бродячим духом, причем весьма мстительным и крайне доставучим. Идея колдуну пришла настолько внезапно, что он даже ничего толком и подготовить не успел, выхватил у кухарки недобитого петуха, наспех начертил символы, заклятие и знаки, да пойманного духа к этому мракобесию добавил. Не особо надеясь на положительный исход, Торвр в итоге пару дней провел за записями и без сна, наблюдая за вполне живым, после подобных испытаний, подопытным. Результат не был идеальным, но это все еще был результат. Привязанное к колдуну существо его прекрасно понимало, отзывалось и выполняло самые простейшие приказы, делало те же ошибки, что и слуга при жизни, а это не могло быть обычным совпадением, и уже было немалым достижением.
Впоследствии он нашел закономерность. Как восточные маги-людишки в своем жалком мирке создавали себе верных проклятых духов из заморенных голодом псов, так и он нашел собственную основу. Нашел и изменил под себя любимого. Поначалу твари оказались очень нестабильны, многих приходилось умерщвлять, да и с духами тоже было не все так просто, на дороге они не валялись. Торвру пришлось быть более изощрённым и осторожным, с каждым разом он усовершенствовал свои заклятия, все больше превращая их в приказы. Да и транжирить ценные ресурсы он больше не мог, вместо того чтобы утилизировать созданий так как привык, их приходилось оставлять. Это, пожалуй и стало тем прорывом которого он так долго добивался. Оголодавшие твари попросту начали пытаться сожрать друг друга и у самых смышлёных это отлично получалось. Не сразу, но Торвр заметил, как втираясь в доверие, они начинали учиться, мимикрировать, принимать облики своих бывших жертв, чтобы быть менее угрожающими. За этим было очень забавно наблюдать, в небольших группах даже появлялись зачатки своеобразной иерархии, но голод и ограниченная территория быстро расставлял все по местам, ибо кто сильнее и хитрее тот и будет сыт.
Торвр не относился к своим творениям с уважением или какой-то там заботой, для него они были попросту инструменты, бездушные твари и опасные черти, которых стоит держать на коротком поводке, с тем же отношением он и составлял свои записи и заметки. Он не питал иллюзий и быстро принимал меры по их сдерживанию. Серебро к этому очень располагало, а те, кто артачился сильнее, изгонялись переосмыслять свое поведение на Изнанку. К счастью и здесь он нашел способ их возвращать обратно.
Даже тогда, когда он не только добился искомого результата, но и значительно его превысил, своего отношения он так и не поменял. Когда он добрался до своей финальной партии, многие в Зимнем дворце уже начинали подозревать что-то неладное, но самого Торвра это уже мало волновало, главное, что о нем говорили. В его окружении все еще находилось несколько бестолковых и совершенно бездарных учеников, привлеченные его сиянием, заслугами и талантом, которых он как раз и собирался пустить в расход.
Более того, те твари, которых он уже подослал в соседние дома настолько хорошо выполняли свою роль, что нелицеприятно отзываться о нем смели только редкие негодяи статусом много выше. Он никогда не слыл идиотом, а оттого и действовал аккуратно и осторожно. Те кто могли испортить ему жизнь устранялись и подменялись, а вот те с которыми выгоднее было сотрудничать обзаводились и собственными, хоть и не такими сильными как у самого Торвра тварями. Дивами… Кто-то придумал им это нелепое название, которое он все же решил в своих трудах увековечить. Жаль только, что этот триумф не продлился так долго, как ему того хотелось.
Гвайдлив считает, что он появился на свет в постоянно меняющемся мире Изнанки. Мире далеких образов величественных скал и близких пустошей, ярко красных дымок топей, растянувшихся между белоснежными кочками и призрачными видениями каменных менгиров пропадающих от малейшего прикосновения. Где бредовые сны жителей Города при лихорадочной температуре кажутся чем-то совершенно нормальными и само собой разумеющимся. Но это совершенно не так.
Он даже самого себя знает довольно посредственно. Его прежние воспоминания это странный набор вбитых запретов, бесконечных «нельзя» и оборванных видеозаписей. Короткие моменты, когда его призывали служить очередному сумасбродному и долбанутому магу с зашкаливающей манией величия, а после вышвыривали обратно в забвение. Удивительно, насколько власть над другим существом умеет извращать даже самые благородные души. Многое из этих воспоминаний безвозвратно изуродованы и повреждены, как и он сам и на самом деле Гвайд не понимает, зачем все еще пытается бережно хранить их. Возможно, потому что кроме этого ошметка окровавленной плоти у него больше ничего и нет, никогда не было, да и вряд ли когда-то появится. Он в подобное не верит.
Дивы – это просто инструмент, который обязан без нареканий служить призвавшему их колдуну, если конечно он осилит такую ответственность. Фейри которого он смутно помнит из самых старых обрывков памяти, не осилил. Кажется, хитроумный план их создателя все же раскусили более одаренные в магии лорды? Позвали охотников на магическую нечисть? А может создатель сам был настолько глуп, что радостно подставился под чужую саблю на дуэли, и именно в тот момент для него все и закончилось? Для них всех. Гвайд был тогда молодым и глупым псом в услужении своего нового господина, его было легко «не заметить», но те, кто прятался под личинами и был намного его старше и сильнее, почувствовав кровь, устроили настоящую резню, за что и поплатились. Теперь их сложнее выследить, он давно не сталкивался с себе подобными, возможно их и не осталось вовсе.
После… Лица в воспоминаниях сменяются как крапленые карты в руках шулера. Изнанка кажется намного безопаснее того мира куда его каждый раз пытаются приманить жертвами, кровью и пустыми обещаниями. Здесь все проще, быть бездумной хищной тварью понятнее и правильнее, боль всегда оправдана и нет ничего лишнего. Тот же мир… Слишком статичный, слишком медленный и ограниченный, слишком для него инородный и опасный. Гвайдлив привык защищаться от него, от магов, что мнят себя хозяевами и вершителями судеб, приучил себя всегда быть настороже и еще ни разу об этом не пожалел. Ведь все кончается по одному и тому же сценарию.
Самый последний его призыв, обернулся странной встречей. Глупые слабые маги, которые совершенно не знали на что подписались, жертва, от которой осталось лишь бессмысленная оболочка, тело без души и множество специфических запахов, среди которых притаилось еще что-то. Пожалуй, именно это «что-то» и заставило его выйти на призыв, сила, к которой его тянул не только голод, но и любопытство.
«Давайте обойдемся без взаимных оскорблений. Оскорблять буду только я.» ● Не так страшен черт, как жизнь его размалевала. ● По своей природе ближе всего к хаотичному мировоззрению, эгоистичен и свободолюбив, но правилам все же вынужден подчиняться. Главное напоминать о них почаще. ● Почти всегда обращается на «вы», но никакого уважения в этом нет. По взгляду более чем понятно, на какой оси он все вертит. ● Руки это лишнее, особенно протянутые внезапно. Без явной провокации в его сторону никогда первый не кидается, но предупреждающе рычит так, что почувствовать это можно костями. ● Тревожная масса на нервной тяге. По звуку шагов умеет определять, идет ли кто-то знакомый, а по голосу насколько паршивое у хозяина настроение. Не верит на слово. ● Память покореженная, но дурные словечки и странные присказки, почерпнутые им из прошлых призывов, использует на автомате и не задумываясь об их значении. Иногда по ним вполне можно опознать страну, в которой он проживал. ● Когда диву становится скучно, окружающим становится совсем не весело. Впрочем, это уже не его проблемы. ● Гонять кошек, грызть поводки и тапки – это святое. Терпеть не может намордники. ● Любит наблюдать за животными из реального мира. Зоопарки? Дайте два. Погружение с акулами? Дайте десять и одну плюшевую из Икеи. Сомнительная экспедиция в дикие неизведанные места Южной Америки и Австралии? Отключите уже этому чудовищу телеканал Дискавери, бога ради. | |